На реальных событиях.
Концерты, репетиции, гастроли,
Как много нужно сделать и успеть…
А жизнь цветочек беззащитный в поле
И надо всё, что встретится терпеть.
Сгущались плотно над Европой тучи,
Всё дальше продвигались вглубь войска
Со страшной силой армии могучей,
Что наводнила землю как река.
И немцы оккупировали страны,
Назначили порядок новый в них.
Он всех касался в полном смысле «званых»,
Но «избранный» народ был среди них.
Вначале только знак – Звезда Давида,
Чтоб сразу был видно: кто есть кто.
Слух двигался со скоростью завидной,
Не верилось, что жизнь была ничто…
Многострадальный, бурей злой гонимый,
Рассыпанный по всей, по всей земле.
Путем шагая неисповедимым
Народ еврейский скованный во мгле.
Ты снова попадаешь под раздачу,
Никто не собирается жалеть,
Ведь у врага поставлена задача
С лица земли тебя совсем стереть.
И начались тут страшные зачистки,
Попрятались евреи кто куда…
Так с нашим музыкантом пианистом
Расправилась знакомая среда.
Просил помочь, но люди все боялись,
Ведь наказаньем смертным пахло здесь.
И избегая, просто отстранялись,
Чтоб не постигла их же власти месть.
Наш пианист скрывался безутешно,
Пристанищем чердак служил, подвал;
Так их порой под шквал снарядов спешно,
Другими незамеченный менял.
Но вот однажды, в доме опустелом,
Разрушенным от части, но большом,
Увидел пианино уцелелым
И потянулся всей к нему душой…
Остался в этом доме, прикипевши
К орудию любимого труда.
И спрятаться однажды не успевши,
Казалось, что настигла здесь беда.
Немецким офицером обнаружен,
Смутился тут чрезмерно пианист,
Он понимал, что тот, кто рейху служит
Не думая, отнимет, его жизнь.
А офицер смотрел без озлобленья
В еврее музыканта он признал.
И предложил спокойно, без стесненья,
Чтоб тот ему Бетховена сыграл…
Нет, не убил еврея и не предал,
Проснулось сострадание внутри.
По жизни негодяем немец не был,
И знал, как в сердце совесть говорит.
Оберегал еврея, с пониманьем
Еду тому в укрытие носил…
В войне одни лишь разочарованья,
«Романтику» её он не любил.
Закончилась, утихла эта буря,
А плачь и стон по обе стороны.
Завалы разгребать людского горя,
Вот достоянье главное войны.
А руки пианиста вновь играли,
Концерты и гастроли по стране
Как раньше в полной мере продолжались,
Уж повоенной следуя волне.
Признаюсь откровенно здесь и честно
Благодарил ли Бога пианист
Мне это совершенно не известно,
Быть может, был он даже атеист.
Но хочется так почему-то верить,
Что музыкант Всевышнему воздал
Хвалением сердечным в полной мере,
За то, что Бог его не оставлял.