Внезапно вспыхивает музыка, словно спичка в темноте.
Вещественный мир медленно и величественно застывает в своей немоте.
Фильм осторожно впускает в себя внимательный и острый глаз зрителя:
но не найти никого в нем — ни квартиры, ни жителя.
Объектив кинокамеры выхватывает подлинную суть происходящего —
трагизм и драма существования, следы человека постепенно уходящего
за рамки кадра, где его уже никогда не будет.
И за эту пропажу образа никто никого не осудит.
Это — искусство кино. Продолжение кадра извлекается из чувства времени.
Из ощущения неизбежного растворения, исчезновения зернышка из семени.
Но всё равно, понимание по-прежнему невозможно. Никогда
невозможно. И не нужно. И есть ли разница куда
вглядывается сам фильм? И до какой глубины способна дойти камера?
Чистое время спокойно фиксирует кинематограф Филиппа Гарреля.
Это и есть искомое. Звук. Изображение. Форма. Содержание.
Итог этого единства — безучастное созидание.
Черно-белое кино — это оголенное стихотворение. До предела расшатанный
нерв. Ноющий от нестерпимой боли зуб. В рукав наспех спрятанный
на улице замерзший котенок. Как сильная дрожь
бьющая по телу, подобно этому экранная ложь
бьет по глазам. Но ее здесь нет, ибо то, что обманывает — простить нельзя.
Кино неизбежно погружается в реальность, как огромная тропическая змея
в короткую траву. И поэтому его очевидная глубина
простому глазу не видна.
05/08/15