В черном небе Луна словно пицца, освещает она Белый Дом.
Президенту сегодня не спится, и бокал полон виски со льдом.
Он стоит в кабинете Овальном, взгляд его устремлен в небеса.
Он тоскует по Родине дальней, и из глаза сочится слеза.
Возвращает услужливо память, помогая бороться с тоской,
В мир, где лазал он ловко по пальмам и горячий песок золотой
Между пальцев приятно струится на худой чернокожий живот,
Где поют разноцветные птицы, и у речки орёт бегемот.
Там войной на соседей нахальных все ходили два раза в году.
Всё всегда получалось нормально, если нам, а не им, продадут
Больше шмали, гранат и патронов. Много пленных тогда наберём,
И, домой возвратившись с погрома, всех их сразу зажарим живьём.
Ну а вождь угощал на привале чьим-то сердцем и даже ногой.
Нет, они там все не каннибалы. Это просто обычай такой.
Ну а здесь эти клоуны в Сити всё едят только вилкой с ножом.
Отпустите его! Отпустите! Он пешком бы отсюда ушёл.
Здесь ни с кем он духовно не близок, и к Америке он не привык.
И не прочь бы сожрать Кондолизу, но она лесбиянка, увы.
Он – простой чернокожий невольник, но в душе - благороден и горд.
Папой, жутко от сделки довольным, сменян был на подержанный «Форд».
В рабстве год протекает за годом, облысела башка от наук.
Подарить негритёнку свободу никому не приходит на ум.
Он подрос, поседел раньше срока, нахватался каких-то идей,
Но не понял, что в мире жестоком все законы - для белых людей.
Баллотировался в президенты под хозяйский безудержный ржач.
Думал – выход в том беспрецедентный, оказалось – попался, хоть плачь.
И стоит у окна он, и плачет, о далекой Отчизне скорбя
(Патриоты не могут иначе), и жалеет, жалеет себя:
«Чёрт побрал бы магнатов, банкиров, да и в Ад провались вся страна!
Кровь сосёте мою как вампиры, а взамен мне от вас – ни хрена!
Всё бы вам Голливуды да пьянки! Я ж – в ответе за всё, идиот!
Без печёнки Маккейна под кьянти в жопу шёл бы весь ваш Новый год!
Шёл бы кризис финансовый в жопу. И Иран. То есть этот, Ирак.
Я б сейчас натянул антилопу, а сижу в Вашингтоне, дурак!
Никогда, ни за что не простю вам!» - мысль засела в мозгу словно гвоздь.
Под добротным английским костюмом отрастает обрубленный хвост.
Всё спокойно в Сolumbia District, никому здесь не сбиться с пути.
Время рабства проходит не быстро, время жизни – как птица летит.
Президент от тоски помирает, и в груди вместо сердца – дыра.
Кабинет назовет он Оральным, чтобы от ностальгии орать.
…И стоит президент чернокожий, вперив взгляд в предрассветную тьму,
На гориллу немного похожий (угадайте, гыгы, почему),
Слышит зов зеленеющих джунглей через многие тысячи миль,
На свободу так хочется жутко, но не вырваться даже на миг.
Наплевав на закон федеральный, за который боролся и сам,
Он хотел бы забраться на пальму и кокосы в прохожих бросать.
Вместо этого – кризис и НАТО, иммигранты и прочий Ирак.
«Кто такие? И что вам всем надо?» - удивляется бедный Барак.
И, достав позолоченный Parker, обращение сел он писать
«Не держите зверей в зоопарках. Отпускайте в родные леса…»