Ходил в друзьях. Журил умеренно.
Браня, всегда умел польстить.
Но сердце чуяло: примеривался,
чтоб перья по ветру пустить.
И вот прыжок. Дождался, выследил.
Но я взмываю к облакам.
Шакал, держи перо, что выхватил,
ярись — аж слюнки по клыкам.
Крыло прокушено до нерва,
а я смеюсь и неспроста:
ты хоть однажды видишь небо,
на лапы задние привстав.
Смеюсь, хотя ведь плакать надо:
ни от кого не утаю,
ты всё же взбрызнул каплю яда
в отчаянную кровь мою.
От этого иудаина
не могут пользовать врачи,
и яд твой до моей кончины
любую дружбу омрачит.