Вот вечер. Вот листок. Вот звук безусловной жизни.
На крыше астроном вглядывается в края потемневшей линзы.
Звук самолета, разрезающего небо, облака
сворачиваются в рулон и рука
показывает на того, кто никогда виноватым не был.
Вечерняя тишина и прохлада, захватившая стопы.
Армия иностранных наемников, покинувших окопы
покидает пределы чужой страны. Политическая карта
расходится по шву. Из-за неосторожного азарта
многих возгорается на Востоке конфликт.
На востоке другой страны, потерявшей полуостров,
скорость пули равносильна скорости смерти. Остров,
эпицентр, сосредоточие насилия сжимается до размера
славянского кулака; ни философия, ни вера
не способны к противленью гнева и ярости.
Тем не менее, воды Невы безучастны к любому злу.
Ни одно мировое событие не побеспокоит волну.
Тихие баржи разрезают острием кормы водную гладь
река расступается в разные стороны, словно двойная кровать
в дорогой гостинице Выборга
(в которой приходилось С. К. опасливо целовать).
Впрочем, наше страдание есть суть нашего счастья:
абсурдный мир, не вызывающий вопросов и сопричастность
к миру приближается постепенно к нулю.
Человек становится тем, кому говоришь «я тебя не люблю»
и выходишь за двери, пропадая навсегда.
На город наваливается ночь, рука спешит за рифмованной строчкой
словно собака по следу вора. И то, что происходит за точкой
есть поле стремительного бега языка. Это и есть свобода, когда
оказываешься там, где ты просто не был никогда
осматриваешься по сторонам: владение речи.
И всё же, я выбираю интонацию тихого голоса, такое пение
мягкое и медленное: есть суть любого стихотворения.
Оно вовлекает в себя гармонию, ясность, чистоту глазного яблока,
взгляд, застывший на контурах мучного облака
ложится туманными силуэтами на бумагу.
И появляется каждый раз новый почерк. Возникает стиль.
Появляется некая стабильность стиля. Некий литературный штиль
и он даже поэту не нужен. Если посмотреть со стороны,
он никому не нужен, словно отражение молочной Луны
на лезвии загрубевшего темно-коричневого ножа.
Да, это так. Сопричастность к стихотворению относительная,
подобно этому дерево относится к листьям осенью; позволительная
жалость живого к вечному или вечного к живому.
Именно так огонь относится к деревянному дому.
На руках остывает чернеющий пепел:
благодарность поэту,
благодарность за эту
побежденную боль.
01/08/15