Я не могу писать любовные поэмы.
Ну не влезаю в их интимный трикотаж.
Не понимаю их ямбической системы,
Их не понятен мне прилизанный пейзаж.
Читая Женю же Онегина, я плачу.
На туалетке с жаром Бродского пишу.
Мне хочется понять его тем паче,
Чем душной прозой тяжелее я дышу.
И поперхнувшись дымом подожженной плоти,
Которую лелеял больше всех,
Курю чужие сигареты в «Полиглоте»…
Самосожжение – прощальный грех.