Эта история произошла на Алтае, в чудесном краю горных озер и рек, так любимых разнородными туристами: кто любит конные походы, кто сплав, а кто – горный туризм. Вот и наш герой – назовем его Николай – решил «сходить в горы», для закалки характера.
Ему немного больше тридцати, как у нас говорят «зазо» (намекая на посетителей «вечеров, кому за 30»), но выглядит он как школьник-переросток: худой, длинная шея, одежда всегда висит на нем мешком, а ходит он сгорбившись. К тому же у него есть недостаток, который сразу перечеркивает все его достоинства, даже если бы они у него были: он пишет стихи и на полном серьезе думает, что он поэт, наследник Пушкина и Лермонтова. Причем, мало того, что пишет – так еще и пытается их читать окружающим, моментально получая от них клеймо – зануда.
Туристская группа, приютившая его, состояла из восьми человек и являла собой крепко спаянный организм, прошедший, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Хотя нет, насчет медных труб это я погорячился. Огонь – да, горели в зимней палатке ночью, когда Толян принял лишку да и уснул на дежурстве у печки. Воды всегда было хоть отбавляй – это и дожди с грозами, переправы горных речек, да и раскисшие снежники, пожалуй, сюда же можно записать. А вот медные трубы – что это? Впрочем, не будем отвлекаться.
Парни все, как один, были бронзолитые атлеты, с легкостью таскавшие огромные рюкзаки. А в случае чего – они бы и такого Колю без особого труда пронесли бы через весь маршрут, и улыбка не сходила бы с их лиц. Собственно, такой расклад и служит основанием туристского правила: тридцать процентов состава группы могут быть новичками.
Девушки – а их в группе было аж две сразу, жена шефа и ее подруга – были прекрасны, насколько позволяет суровый туристский быт. Но как же это возможно, быть прекрасным в тяжелейших горных условиях? Я вам открою самый большой секрет: надо улыбаться. Надо улыбаться, не смотря ни на что. Вот вы сможете улыбаться, если ноги промочены и гудят, волосы спутались и грязные, и страшно хочется в баню! в баню! в баню?! А опытные походницы тщательно следят за своим костюмчиком, а на лицах всегда – блаженные улыбки, вдохновляющие парней на подвиги – а как же иначе, ведь по закону у парней в группе рюкзаки всегда тяжелее, и это правильно.
Разумеется, Коля, как истинный джентльмен, пытался оказывать девушкам знаки внимания. То он, шатаясь, подавал рюкзак под смешки парней, то еще что. Но девушки по старинной туристской классификации были «тетки» – т.е. опытнейшие походницы, и их подобные знаки внимания несколько смущали и удивляли, потому как по ситуации это не Коля им должен был бы подавать рюкзак, а они Коле, и не раз они, глядя на его тщедущную фигуру, тихонько переговаривались – а не забрать ли у него часть общего груза, пока он не рухнул, как старая кляча, а ведь тащи его потом.
Но чтобы Колю не обижать, вида они не подавали и молча, стиснув зубы, терпели его ухаживания под перекрестными взглядами парней. Комедия, да и только. Между собой Колю они называли не иначе, как «болезный». И потихоньку в них взошла и укрепилась врожденная материнская жалость, собственно, которая и сыграла злую шутку.
Оля, дама семейная и правая рука шефа, а чаще всего – серый кардинал, легко направляющая своего супруга по правильному, одному ей известному, пути, держала с Колей дистанцию. Зато Катя, будучи в статусе одинокой, с легким сердцем принимала знаки внимания, вот она и стала Дульсинеей для нашего горе-поэта. Вся группа откровенно ржала, когда Коля пытался поднести очередной букетик, непонятно где найденных цветочков, или, хуже того, начинал что-то бормотать с подвыванием. Ну, а что – тоже развлечение, не надо ни радио, ни телевизора. Как сказал душа компании, весельчак и балагур Грихан – такого веселого похода у нас еще не было.
Так незаметно прошла неделя. Позади были горные восхождения, во время которых Колю безудержно рвало, и он отлеживался между скалами, ожидая, когда группа пойдет вниз. Народ сдержанно подшучивал: «О, сегодня ты в очередной раз побил свой рекорд высоты!» – и Коля улыбался в ответ. Позади были снежники, перевалы, камнепады. Впереди была хорошо протоптанная бойскаутами и конями тропа, и не предвиделось больше ни бродов, ни скал, ни пропастей – ничего. До выхода к людям осталось меньше дневного перехода. Поход заканчивался. Грустно. Это как добровольно выпустить птицу-счастье из рук.
Посему погрустневший народ единодушно отправил Грихана на переговоры к начальству, как самого способного в этом непростом деле. Странно, но шеф в этот раз долго не сопротивлялся. Высказав свое положенное – смотрите-тут-у-меня – выдал заветную бутылочку. Как правило, в каждой группе есть некоторое количество алкоголя – чисто в медицинских целях: рану обеззаразить, да и мало ли что. И вот, наконец, это самое «мало ли что» наступило. Ценный продукт был поделен с точностью до грамма и отправлен по назначению, т.е. внутрь коллектива.
Получился праздничный ужин. Начались воспоминания, а вот мы… а вот помнишь… Время пролетело быстро, командир, взглянув на часы, объявил, что завтра выход в 12:00, и отправился спать. Его примеру последовал и Коля, только у него была другая палатка, где он местожительствовал с немногословным Саньком и весельчаком Гриханом. Замечу, что из-за особенностей микрорельефа их палатка от командирской отстояла достаточно далеко.
Спустя некоторое время его соседи тоже подтянулись в палатку, где Грихан приговаривая: «Я требую продолжения банкета!» – с ловкостью фокусника из безбрежных недр своего огромного экспедиционного рюкзака извлек небольшую бутылочку настоящего коньяка! Справедливость требует все-таки сказать в его адрес пару добрых слов, так вот, его рюкзак вмещал дополнительную долю общего груза – а это значит, всем остальным досталось меньше. Но Грихан никогда не ставил себе это в заслугу, смог принести ну и принес, что тут такого, и его уважали. А бутылочка была маленькая, что ему – как слону дробина, так, для запаха, и, опять же – дожила бутылочка до последнего дня похода. Сегодня – можно, командир разрешил.
Итак, веселье продолжилось. О чем говорят пьяные мужики? О том, кто, где, когда в каких окопах сидел, кто какие подвиги совершал, и, наконец, о боевых подругах. Компания была тесная, задушевная. И так получилось, что, к несчастью, были задеты достоинства местного дамского общества в грубой форме. И произошло то, что неизбежно должно было произойти. Коля, мирно посапывающий, как казалось собеседникам, вдруг издал стон раненного зверя и срывающимся шепотом произнес:
– Господа! Вы только что объявили себя не джентльменами! А вас, Григорий, я вызываю на дуэль! Выбор оружия за вами!
Грихан с Саньком оторопели и пару минут так и лежали с открытыми ртами. Падение в долину Тунгусского метеорита их озадачило бы меньше, чем эта внезапная выходка недотуриста. Наконец Грихан, взяв себя в руки, пробормотал что-то вроде: «К вашим услугам, сэр!» – и, ткнув кулаком в бок начавшего ржать Санька (ура! Цирк начинается!), добавил, типа, завтра, на рассвете, у ближних скал и назначил Санька своим секундантом. На этом, компаньоны, подавляя смешки, в предвкушении грандиозной забавы, заснули.
Что касается Коли, то ему теперь не спалось, собственно, как и полагается поэту в преддуэльную ночь. Он вспоминал Пушкина, подло убитого на дуэли Дантесом, да и всех остальных, собратьев по перу, умерших не своей смертью. Какое же оружие выберет Григорий? Ледорубы? И он представил заголовок в газете: «Дуэль на ледорубах! Молодой поэт заступился за честь дамы!» Вдруг он осознал, что если, вдруг убьет Григория – конечно, это маловероятно и весьма проблематично, учитывая разницу в физической форме, ну а вдруг? – тогда он навсегда для потомков запятнает свое светлое имя. Коля вздрогнул и посмотрел на Грихана, который лежал мирно посапывая носом и совсем как ребенок подогнул коленки.
«Итак, мне суждено умереть… – так думал Коля. – Что ж… рано или поздно это со всеми случается. Но это же счастье – умереть за честь дамы! Так и напишут в моей биографии, прям как у Пушкина!» – он почему-то ни на секунду не сомневался, что его биографию напишут.
Едва начало светать, Коля тихонько выполз из палатки и начал готовиться к смерти. Первым делом он написал письмо Кате – нынче это письмо, роняя слезы, переписывают туристки себе в альбомы, не показывая бессердечным парням. Мне пришлось пустить в ход весь свой арсенал – от подкупа до беззастенчивой лести, чтоб взглянуть на него одним глазком. Вот он, образец эпистолярного жанра, практически слово в слово:
«Мадам! Сегодня я буду убит на дуэли за вашу честь. Помолитесь об упокоении моей души. Я вас нежно любил. Николай».
Заметим в скобках, что «мадемуазель» здесь было бы более уместно, но разве ж до этих тонкостей, когда с часу на час тебя убьют?
Затем, нервно поглядывая на восток, где мало-помалу уже начало всходить солнце, принялся сочинять «Поэму последнего дня», однако солнце стремительно поднималось над горизонтом, вот уже заблистали верхушки гор, и казалось, что они из чистого золота. Но ничто уже не радовало взгляд приговоренного к смерти поэта. Поэма была секвестирована до сонета, сонет – до восьми строчек, но Коля успел набросать только четыре. Вот они, взял из того же альбома:
Заря пылает среди гор.
Узрю ли ваш любимый взор?
С зарею вместе всходит смерть –
Есть шанс прекрасно умереть!
Тут из палатки кряхтя выбрался Грихан. Он спал в неудобной позе, а теперь его с бодуна мучала жажда. Его веселое опухшее лицо являло полный контраст с измученным бледным лицом Николая.
– Я готов, – тихо сказал Коля.
– А… – Грихан подергал за ногу Санька. – Секундант! Вылазь! – и, обращаясь к Коле, изложил план:
– Тихо, не разбуди народ. Мы пойдем вон к тем скалам. Будем лазить по скалам с подпиленной страховкой. Шансы будут равны. Подходи через пять минут.
И они ушли. Коля заметался. Легко сказать – умереть. Но он же еще не все завершил на этой земле, вот письмо еще не передал! Как же это сделать? На его удачу из командирской палатки вышла Оля, сделаем вид, что не знаем, зачем. И Коля кинулся со всех ног к ней, не обращая внимания на ее гневный взгляд, уже не до того – вот, возьми, передай, когда Катя проснется! И зашагал торопливо в сторону ближайших скал. Оля смерила его ковыляющую сгорбленную фигуру презрительным взглядом, сплюнула, и спряталась за камнем.
Разумеется, потом она развернула этот листок – у Кати от нее не было секретов, да и какой тут секрет, и так ясно, что в этом листке признание. Они с Катюхой давно уже это ждали и даже делали ставки, когда именно это произойдет. Прочитала – и ее как током ударило.
– Шеф! Полундра! – заорала она не стесняясь. Шеф, а следом и Катя, выскочили из палатки в чем были ровно за две секунды и озираются: медведь? лавина? сель? камнепад? – Что-о-о? И дружно повернули закипающие лица в сторону Оли, видимо, решившей в последний день жестко пошутить. Но Оля выставила перед собой, как щит, смятый листок.
– Что это? – грозно спросил шеф, подразумевая, что не было таких причин, по которым его следовало бы разбудить.
– ЧП! – да шеф и сам уже понял, что происходит что-то из ряда вон выходящее, как, например, приземление прямо в их лагерь космического международного экипажа. Прочитал записку, и все понял. Разумеется, никто никого убивать и не собирался, так, поржать вволю. Но шеф не любил «подобного рода шуток», к тому же его уже разбудили.
Дуэлянтов он настиг уже на рубеже, и каждый немедленно получил по заслугам. Остаток похода прошел спокойно, только группа странно хмыкала и переглядывалась – шутка удалась в полной мере, жаль только, что до конца не довели.
А Катя… у нее что-то случилось, рюкзак постоянно сползал на одну сторону, приходилось часто его поправлять, так она и шла в конце группы.
Отмазки: всякие совпадения случайны.