"как всё неблагополучно" - выговариваешь ты.
нас вновь свёл дурацкий случай, свёл прогнившие мосты,
смотрит так осоловело - а куда теперь бежать?
мне трезвонит три недели обеспокоенная мать,
греет чай остывший, мятный, и кастрюлями гремит.
"хороши дела? понятно. собираюсь вот на Крит,
греть свои бока на солнце. тебе что-то привезти?"
"нет, спасибо, мам". смеётся.
ты, конечно же, прости,
что печения нет к чаю, я уже не жду гостей -
кроме тысячи "скучаю" от них нету новостей.
ну а ты как сам, мой милый? всё работа да жена,
что, как говоришь, ретиво "пилит" с ночи до утра?
мы уже не молодые, как-то всё не по-людски,
ночи холодней, чем были, боль сильнее бьёт виски.
и сложнее с каждым годом понимать, что смерть всё ближе,
ближе к надписи истёртой на могиле, где камышник
развернул свои угодья, и тропинка заросла вся,
хора дальнего мелодия: "ты Русь моя, славься, славься..."
мне не страшно. мне терпимо. боль почти совсем прошла,
ну а вспыхнет с новой силой - вот таблетки у стола.
догорел закат кровавый, день отшумел ещё один,
чуть короче стала слава и прибавилось седин.
завтра просыпаться рано и идти за платежом -
пятый день стучит управа, хочет заглянуть в наш дом,
капает водой из крана на уставшие мозги...
если что, то дверь - направо, но если хочешь, посиди.
посиди со мной, послушай, как бормочет тишина
по поникнувшую душу заклинания, слова,
даже за окном притихли - все забились по углам.
и на кухне пахнет пихтой, как всегда по вечерам.
что ж, пойдешь по тихой ночи, в сад свернув на полпути,
потому что так короче, а длиннее - не дойти?
дверь - направо, лифт - налево, ну а дальше по прямой.
закрываю дверь несмело.
смолкло всё.
пора домой.