Я умею теперь печь пироги с вишней,
пользуясь передышкой, пока где-то внутри затишье,
пока замолкает тревога, жующая диафрагму,
а резь в глазах – только дань несуществующему нистагму.
Ничего-ничего больше.
Я закажу себе флисовый плед из Польши
и увезу его в новый дом.
Новый дом…ну надо же.
Прощания в июле даются всегда с трудом,
когда бы июль ни был.
Я пеку пироги с вишней, я помню лето,
оставленное навеки в стеклянной лазури
Адриатики –
до неверия яркое фото из туристического буклета –
реклама счастья в глянцевитой глазури
постановочной статики.
А ведь было же.
Но то, чего не было, как ни странно, я помню тоже
и так же отчетливо – дьявол во всех деталях –
кем мы были и кем мы уже не стали.
Все получилось, как в старой песне – не так как хочется,
только холодные щупальца лезут теперь сильно дальше, чем одиночество.
В самую душу, внутренность жизни, суть,
глубже под кожу.
В таких условиях сложнее всего – уснуть,
чувствуя вес исключительно одеяла.
Сколько собственной крови ни лей, все равно будет мало.
Куда проще затапливать руки в вишневом соке,
когда разрез в темной плоти несдержанный и глубокий,
вытаскивать косточку, как пулю из свежей раны
с наслаждением опытного мазохиста. И между “рано”
и “поздно” выбирать “навечно” и “никогда”.
другой цвет волос, другие мысли и города.
Вишня кончится к августу. Косточки прорастут
по пути из прошлого в осень.
Я буду чуть меньше скучать – перемены свое берут.
Но тосковать буду очень.
Я научилась-таки печь пироги с вишней. Что-то ведь это значит?
Но вишня кончится.
Кончится август.
И все будет совсем иначе