Ничем не прикрывал недоумение, злость.
Что насовсем и окончательно - не верил.
Она ушла без выяснений тихо в ночь.
В тебе обиды было - море, любви лишь горсть.
И где-то там в груди ревели, дрались звери.
Ты потакал свирепым и не гнал их прочь.
И грудь, и горло разрывали диким смехом,
а ты, разнузданных, поил зелёным змием,
они не затихали даже на чуть-чуть,
и отдавался гнев в душе жестоким эхом.
И стервенели звери заново лихие
так яростно, что наполнялась болью грудь.
Злость в исступлении любовь в душе топтала,
лишала голоса, а ты в угоду лютой
потешил гордость, самолюбие и гнев.
Любовь же тихим, слабым голосом шептала:
"Смири свою гордыню, будь немного чуток,
я не игра, не миф, не хитрый блеф.
Меня сейчас растопчут, разорвут, прогонят.
Уйду или умру, а может быть останусь.
Тебе решать сейчас, прости, лишаюсь сил,
в душе устроена и травля, и погоня,
и смертный бой со мной, наглеют истуканы.
Прошу, ты вспомни, как берёг меня, хранил.
И как дарил меня единственной на свете.
Единственной любимой, самой нежной, верной.
Вы вместе бережно лелеяли меня.
И ты готов нас уничтожить из-за сплетен?
Послушай сердце, в нём тоска уже безмерна,
а злые языки для счастья - западня."