Смотрю на все четыре стороны,
смотрю – (и думаю с ошибками) –
на человека в форме ворона,
его товарищей с нашивками.
Один, скрывая раздражение,
с другим беседует по рации.
А у меня есть утешение,
а у меня – галлюцинации.
Боюсь, что есть перерождение
в собаку или в алкоголика.
Но у меня есть наваждение,
пусть я тебя не вижу голого.
И отвернулась я болезненно,
чтоб стражи точно не увидели,
что бестелесным не исчезнет он,
ведь у него же есть родители!
Его душа стелилась скатертью
точь-в-точь моя от алкоголя и…
Зачем тогда в расход пускать её
по кришнаитской по теории?
Сирены шум навек привяжется,
но не ко мне, не к этим алиби!
И я тебя любила, кажется,
ещё сильнее, чем когда-либо.
И самый старый страж доверчивый
смотрел почти что озабоченно.
И я, как признанная женщина,
иду под мамины пощёчины