Своих детей оплакивала тихо

Архив Тимофеевой
Памяти Агафьи Моисеевны Шухтиной, жертвы сталинского режима, моей прабабушки по материнской линии.

Своих детей оплакивала тихо,
Не в силах с ложа смертного привстать,
Ослепшая от горя «кулачиха»,
Моей бабули старенькая мать.
Их ровно шесть загибло за Уралом,
Куда сослали, да ещё один -
На Курской, Павлик, как орёл, летал он,
Да сбили немцы… Из её седин
Страх века, обращённый в маску муки,
Смотрел на мир незряче и не зло,
И ложку не удерживали руки,
И горе слёзной каплею ползло
По сморщенной щеке её прозрачно,
Да волосы пружинками вились…
Отмыто тело ото вши барачной,
Но в душу думы намертво впились.
Муж помер раньше, мужики ранимей,
И то сказать, достались Соловки
Ему в судьбу от Родины родимой,
А ей лишь Котлас. Сроки велики
Для тех, кто жил, давясь краюхой чёрствой,
И укрывался дырью на дыре…
ГУЛАГ среди страны – лесистый остров,
Там слишком многим сталось умереть,
Но им двоим везло, - любовь спасала.
Она свою «пятёру» отбыла,
А муж бежал, зима не доконала, -
Его следы метелью замела.
Обобраны, поруганы, забыты,
Своей страной распяты, не врагом,
Как жили у разбитого корыта
Мои родные? Чёрным сапогом
И трубкой дымной у рябого носа
Тридцатый год запомнился не всем?
Неужто нету кровопийцам сноса,
И внуки их других не знают тем,
Как клясть «врагов», ни за понюх попавших
Под красный молох? Проклятая кровь
У палачей, невинных расстрелявших,
Но вот беда, плодятся вновь и вновь.
Я слышала от них неоднократно,
Мол, всех за дело гнали в лагеря,
И пусть поймут они меня превратно,
Но их самих не проклинаю я.
Воздастся им, как предкам их кровавым,
Что преступили Божеский закон.
Они все ищут почестей и славы,
Да о себе разносят медный звон,
Но Вседержитель ждёт заветной жатвы,
Он Сам отделит зёрна от плевел
И наградит весь род их многократно
По сумме их не Божьих, страшных дел.
А я всё вижу скрюченные пальцы
Трудяги старой, выжившей тогда,
Лежавшей подле печки в нашем зальце,
Как общая Российская беда…
А после гроб стоял с её мощами
Всё в том же зальце прямо на столе,
И пахло поминальными блинами,
И было непонятно, странно мне:
Шли люди в дом и кланялись прабабке,
Их лица были скорбны... Треск свечи,
И зеркало под тонкой чёрной тряпкой,
И дождь небесной музыкой стучит, -
Так будничны у смерти междометья,
Мы все уйдём однажды, кто куда.
Бесчестье дела – много хуже смерти,
Бесчестье слова – общая беда.
Воспоминанья бродят, в сердце тая
И наполняя кровь своим огнём….
«Была твоя прабабушка святая»
Сказал мне кто-то тем далёким днём...