Он видел, как струилась правда дня
сквозь ломаные щели ложных истин.
Скрипела дверь тяжёлая, браня
ржавеющею сутью ветер чистый.
Прохлада на воздушных крыльях снов
посланцем веры в сумрак и задуху
неспешно проникала. Слыша зов,
он выходил на свет к живому духу,
смотрел – со стороны минорных нот –
на странное пристанище без окон
и понимал опять: сто лет пройдёт,
но так же будет заблуждений кокон
являться домом робкого ума,
уснувшего в постели постоянства,
где мыслей беспросветная тюрьма
не ведает небесного пространства.
В тупик он возвращался каждый раз,
всё тяжелее дверь ему казалась,
и потому всегда во влаге глаз
к себе рождались ненависть и жалость.
Дышало время в ритме полумечт
в его словах, мешающих друг другу
под сенью одиночества. Истечь
не в силах было жившее по кругу.
От грусти не желая умирать,
однажды он, не проронив ни слова,
решился в одночасье разорвать
кольцо однообразия земного.
Он ветром стал – и сразу всё обрёл:
и цель, и силу духа, и свободу.
Проснулся вместо змея в нём орёл –
спасению грядущего в угоду.