Сегодня, в самый первый день луны,
Я рано встал в чудесном настроенье.
Мне, видно, снились ласковые сны,
И озорство наследовало бденье.
А помнится, вчера стихотворенье
Я начал с чувством грусти и вины.
Перечитал – всё нынче не знакомо.
Должно быть на ночь перебрал я рома.
Попробовал прийти к истоку чувств,
Но, видно, такова природа грусти,
Что не довольно никаких искусств,
Чтоб загрустить, когда тоска отпустит.
Но не настолько же я нынче пуст,
Чтобы забыть исток, добравшись к устью.
За тем, быть может, создал разум бог,
Чтобы он хоть однажды мне помог.
Решил исправить, чтоб разбавить грусть
Беспечной, но и деликатной шуткой.
В начале, правда, входит Смерть. И пусть!
Она пьяна, воняет самокруткой…
Ведь сказано – «Загадочная Русь».
А значит на престоле с проституткой.
Народ – молчит. И жить предполагает.
А зря! Что ждёт его, увы, не знает.
Все молятся и коммунизма ждут,
А между тем давно враги повсюду.
В стране разброд, а в семьях – неуют,
Подруга…Нет, о ней сейчас не буду.
Сказать о ней - не хватит двух минут,
Ведь, как-никак, она подобна чуду.
Того ж, что меня нынче занимает,
Едва на несколько октав хватает.
А стоило б поговорить о ней;
Из-за неё одной все мои драмы.
Но будь я Аристотеля умней,
В силок любви попал бы тот же самый.
И добровольно до скончанья дней
Писал сонеты для «Прекрасной Дамы».
Чем, собственно, и занят постоянно,
Хотя сейчас другая цель желанна.
Итак, все умерли. Или вот-вот умрут.
Конечно Альбинони травит душу,
Молитва слышится, и свечи сумрак пьют,
А телевизор кажет только Ксюшу.
Грозится пастырь – ждет вас божий суд;
Никто не ропщет, но хотят покушать.
И тут моя ремарка – «Слышен смех!»
Ведь пастырь уверял, что кушать – грех.
А кстати, что бы мне не согрешить.
Сооружу сейчас себе яишню.
Пусть – грех, но как-то хочется пожить.
Потом стихами покаянье вышью
И, кстати, выпью рому, чтоб продлить
Мне бытие, коль навязал всевышний.
Ведь даже пастырь наш, мы знаем сами,
Не изнурён молитвой и постами.
Теперь, когда я благодушен стал,
Как сибарит на ложе сна и лени,
Допью звенящий юностью бокал,
Припомню, как у милой меж коленей,
Из будничного праха восставал
По зову муз мой безрассудный гений
И как-нибудь с элегией начала
Свяжу, что муза вздора набренчала.
И в мой с любимой временный разлад
С недолгою, но горестной пучиной,
Впишу отечества кромешный ад.
С царицей, Ксюшей, прочей чертовщиной.
Обогатив тем самым самиздат,
Коль скоро я с ним связан пуповиной,
Конечно же с почтеньем и поклоном,
Ещё одним твореньем беззаконным.
*****