Заговорщики, кончив дебаты, в плащах-домино
выходят на мост. Их встречают покой и нега.
Облака отсутствуют, утро в истоме, но
бронзовый зад императора застит небо.
Объективы фиксируют: зубастый и наглый ест,
люд поскромнее робко выглядывает из будок.
Тем, кто идет на митинг, зачитывают манифест
и угощают плетьми на голодный желудок.
Булочники в муке, крестьяне в грязи и долгах,
меж агитаторов и сатрапов идет вендетта,
что до поэтов, им всюду мерещится прах,
нашествие варваров, а после того — конец света.
Живописцы предвидят не хуже. Впрочем, абсент
и нагая натура способствуют гедонизму.
Против идей нездоровых ставят опять монумент,
как если бы от холеры доктор поставил клизму.
Зоосад растревожен болезнью и смертью слона,
какофония голосов: львы, гамадрилы, цапли...
О чем же беседуют люди? — сплошное "война, война".
В передовицах похлеще: "война! до последней! капли!".
Все знают частности. Полностью же процесс
и подоплеку видит лишь наблюдатель с орбиты,
предстоит катастрофа — понятно засланцу небес,
но он не вмешается, несмотря на число убитых.
Где эскадру громит ураган чугуна и свинца,
там империя кверху дном, не вписавшись в дугу поворота.
И с хоругвей поверженных сыплется, будто пыльца,
византийская позолота...