Споткнувшейся рукой слепца,
изгибом вздёрнутой вбок кости,
по переулкам грохоча,
ко мне тянулся горький воздух,
ко мне тянулся горький звук,
потусторонний праздник дикий,
стопястно приглашая слух
в его касаниях возникнуть.
По клавишам заборов длясь,
влетая в трубы медных улиц,
тот звук ощупывал меня
незрячим неизвестным гулом.
По-крысоловьи в алфавит
выравнивая рой построек,
он тёмно требовал за ним
вернуться в гром - или изгоем,
порывисто хватая грудь,
как вещмешок с бездомной мукой,
в крещендо душу вбросить в ту
- не мне - протянутую руку.