Послеполуденный зной был нестерпим. Слабый ветерок разносил волны горячего воздуха далеко по округе, добегал до опушки леса, шептался с листвой, теребя зелёные пряди берёз, и замирал среди деревьев. Выжженные солнцем травы просили дождя, поднимая вверх сиреневые головки цветов, но редкие тучки на белесоватом с просинью небе никак не хотели темнеть, перерастать в грозные грозовые тучи. Дождя не было вот уже несколько недель.
На крыше сарая сидели рядком галки, широко раскрыв клювы. Жара! Собаки лениво лаяли на редких прохожих. Село будто вымерло. Мелькнёт где-нибудь белая косынка, и опять пустынно.
В сарайчик залетел подросший, зеленовато-желтоватого оперения птенец и бился, как мотылёк, о стекло небольшого окна, пытаясь вырваться на свободу. «Цо!» — вырывалось из полуоткрытого клюва. Птенец беспокойно перелетал от одного края окна к другому, его, как магнитом, тянуло к окну, и он не догадывался вылететь через дверь под ним. Я попыталась осторожно оттеснить его к двери стоявшим рядом веником. Птенец забился ещё сильнее: «Цо!» Наконец, взъерошенный веник подтолкнул птичку вниз, и она стремительно вылетела на простор. Лети!
А высоко на небе венценосное солнце плыло в мареве золотого дня, и ничто не нарушало его торжественного шествия.