Вот ростовщик, старец сребролюбивый, правящий миром, слышит -
«состарившийся в злых днях! ныне обнаружились грехи твои…» -
и не верит, что смерть подступает и ужасом дышит
в лицо ему, и мечутся по спине его холодные муравьи.
И зовет он врачей. Те новые молодые сердца предлагают ему на выбор,
но в красных склерах его слезы скапливаются от досады на эту жизнь,
потому что она кончается, а он из нее безвозвратно выбыл.
Всего и осталось – желчь, страх, смрад стариковский, горечь и слизь.
Зависть к убогим, к пресмыкающимся, молодым и бедным,
морочит его, и, увешанный трубками, как химический чёрт,
он находит что-то правильным, необходимым, а что-то вредным
для всех остающихся и заветы секретарям речёт:
- Этих стереть в порошок, тех числом поубавить, а тех оставить,
вознаградить за рвение. На остальных – попросту наплевать!..
И величие его замыслов загромождает историю, засоряет память…
Отдав распоряжения, старец валится, обессиленный, на кровать.
Что мерещится ему ночами? Ледяные сжимающиеся кольца
Сатурна, нагая Сусанна в безлюдном саду, зачумленные ручейки
его родины потемневшей от времени?.. Или он в рубище богомольца
и в перстнях предстает перед лодочником у реки?
07.06.15 г.