Сегодня,04.06.2015, исполняется 85 лет со дня рождения Бориса Березняка(1930 - 1988), журналиста и поэта.
Упали звёзды в синие ключи.
А сердце о любви
Стучит.
Стучит?
Стучит!
Борис Березняк
Лет пять тому назад, роясь в каталогах библиотеки им. В.И. Вернадского – главной научной библиотеки Украины, натолкнулась на знакомую фамилию. Вернулась. «Березняк Борис Тихонович…» Да ведь это же Боря! Мой двоюродный брат, единственный сын дяди Тихона, старшего брата моего папы. Делаю заказ, получаю тоненькую книжечку форматом книг серии «Библиотека «Огонька» – о Герое Социалистического Труда Григории Сарбаше. Книга заказная, но написано прилично. Вот описание украинской степи:
«Вмить відлітає сон. І вже поважно ідуть воли по курній степовій дорозі, поскрипує гарба...
Сіно запашне і м’яке. Бездонне небо, і там в гарячій блакиті, - трепетна пісня жайворонка. І не хочеться думати, що попереду довгий і жаркий робочий день, колюча стерня і підтоптаний волик Мишка.»
Увы, после смерти Бориса почти не бывала в Запорожье, где в последние годы жизни жил и работал брат, мало общалась с его семьей и по телефону. Через год, в 2008 году, приезжаю на 20-летие его памяти. Могила – вся в сирени. Много изменений и в семье брата, но жена Алла Леонидовна, несмотря на возраст, еще работает корректором, востребована в нескольких газетах одновременно.
Общаемся, катаясь по Днепру на прогулочном катере вокруг Хортицы, раскрашенной всеми красками осени. «На теплоходе музыка играет», – поет певица местной филармонии. Отдыхающие, подпевая, танцуют на палубе. А я читаю Аллочке свои стихи, она и не знала, что я пишу. Узнаю от Аллы, что после Бори осталось большое поэтическое наследие. А я уже и забыла, что он тоже писал стихи, а ведь когда-то ими заслушивалась! Более того, он, по рассказам Аллы, много выступал по линии общества «Знание» с лекциями о поэзии и поэтах. Лекции пользовались в городе популярностью. Оказывается, мы с братом параллельно занимались одним и тем же! Только я, неизменно учредив на месте своей работы очередной Клуб поэзии, яростно занималась популяризацией поэтов русского Серебряного века, французской и испанской поэзией. Брат же предпочитал рассказывать о поэтах нашего времени – современниках.
Открываю папку с кипой порыжевших от времени листов, и сразу же «восторга тихая печаль волною заполняет душу». Давно не читала таких простых и задушевных стихов, завораживающих своей мелодией:
Если меня полюбишь –
Заголубеет вечер,
И засверкают травы,
Вымытые в росе,
И засмеются зори,
И запылают свечи –
Белых каштанов свечи
В скромной своей красе.
Сразу же возникает желание – немедленно создать и издать сборник стихов брата к его предстоящему 80-летию. Уезжаю из Запорожья с двумя папками стихов и прозы. К юбилею не успеваю. Зато областная организация Национального союза журналистов Украины издала, как раз в 2010 году, солидную книгу «Пером і словом» о журналистах Запорожской области, не забыв и давно ушедших. Есть в этой книге отдельные странички, посвященные брату и его жене (биография, портрет). Огромное спасибо составителям этой книги! Вот так бы в каждой области. С перепечатки этой публикации и начала я составлять сборник стихов. (Проза подождёт!). Готово! За мной – предисловие.
Но, решив написать воспоминания о брате, я задумалась: много ли я знаю о нём, и что помню? Оказалось, что знаю слишком мало. Ввиду большой разницы в возрасте (16 лет!) я не могла помнить его детство, отрочество и даже юность, хотя он жил у нас в доме, когда учился в Кировоградском техникуме механизации сельского хозяйства. Да, мы дружили, когда я была ребёнком. «Мы» – это: Боря, мой старший (на 8 лет) брат Юра и я. Но от этой дружбы остались лишь прозвища, данные мною всем по малолетству: Боба (Боря), Люля (Юра) и Нана (Таня). Нана – так и в дальнейшем называл меня брат вне зависимости от количества моих лет. – Дистанция в 16 лет оставалась неизменной!
В моей памяти запечатлелись только проводы Бориса в армию (вот он на фотографии в зимней армейской форме, подпись: « 10 марта 1952 г. Север. Алакуртти, в/ч 93831 ») и его 25-й день рождения, бурно отмечавшийся на стации Користовка, что вблизи нашей Александрии, где тогда жили его родители – Тихон Константинович и Анна Ильинична. Дядя Тихон, бухгалтер – счетовод, золотые руки которого удачно сочетались с природной мудростью, занимал руководящие должности в сельсовете. Если дядя был силён, статен и хорош собой (с таких писали запорожцев), то тётя Галя была блистательно красива: стройная, смуглая – воплощение украинской красоты: «Карії очі, чорнії брови, де ж ви навчились зводить людей?..» Только сейчас я узнала секрет красоты нашего героя, его яркой броской внешности, благодаря которой Бориса принимали за своего все – от украинца до еврея, от узбека до кавказца. Среди его фотографий нахожу такую, где он – копия Муслима Магомаева, а вот на этой – с трубкой – похож на Булата Окуджаву. Оказывается, прадед тёти Гали привез с русско-турецкой войны турчанку, генам которой (эффект гетерозиса?) мой брат и обязан своему жизненному успеху, в т.ч. успеху у женщин. Его любили…
Любовь… Нет, это потом! Пока – учёба. Должна сказать, что след его проживания в нашем доме остался навсегда. И в буквальном смысле – несмываемым. Это касается «Словаря иностранных слов», того словаря, который был в каждой интеллигентной советской семье и в неизменном виде вынес десятки переизданий. Словарь был исчёркан Бориной рукой, весь в пометках и подчёркиваниях. Так сельский мальчик формировал свой лексикон, свою эрудицию, мировоззрение. Самородок!..
Да, совсем немногое знала о брате. Вот и сейчас, когда я прикоснулась к его биографии, возникло много вопросов. Меня интриговало загадочное «Алакуртти» – место армейской службы Бориса. Где это? Интернет подсказал, что это посёлок в Мурманской области вблизи Кандалакши на границе с Финляндией.Бывшее поселение саамов. Но ведь и я знала эти края – “наш” кусочек Лапландии! В 1969 г. с гидробиологи-ческой экспедицией Харьковского университета (летняя практика третьего курса) я побывала в Заполярье - на Баренцевом и Белом морях. Кандалакша запомнилась мне ещё и тем, что наш Юра Беспалов, долговязый и рассеянный, как Паганель, увлёкшись охотой на морских звёзд, упал в ледяной Кандалакшский залив. Пришлось растирать его спиртом. А ведь эту курьёзную историю я могла бы рассказать Борису при жизни. Не знала…
Кстати, написать о словаре напомнил брат Юра, а я, и знать этого не могла. Но сейчас меня выручают фотографии Бориса, предусмотрительно захваченные мной вместе со стихами. К счастью, брат не только любил позировать перед объективом, но и не забывал подписывать фото с указанием даты и места действия. «Льются с этих фотографий океаны биографий», – заметил по этому поводу Булат Окуджава. И хотя в стихах Бориса, я нашла такие предостерегающие строки, как:
Не берите старых снимков в руки,
Это пожелтевшая любовь,
но именно благодаря этим фото постепенно вырисовалась биография брата.
Вскоре (1956 г.) после окончания учёбы в техникуме, прерванной армией, брат уехал по комсомольской путёвке в Ташкент. Оттуда писал письма нам, вернее, своему дяде Грише. Мой папа, Березняк Григорий Константинович, чья молодость прошла в Средней Азии, и на расстоянии был племяннику путеводителем по Ташкенту, наставником и старшим другом по жизни, несмотря на разницу в четверть века. Совпадение ли, но в сентябре 1988 г. они оба одновременно – с разницей в два дня – ушли из жизни. Двойной удар! Грешно, но иногда думаю: хорошо, что они не дожили до конца горбачёвской «перестройки». Смогли бы эти люди пережить распад СССР – страны, в которую они верили, строительству которой отдали все силы? Или хватило бы мудрости и мужества порадоваться за крах «империи зла»?
Но пока в конце 50-х гг. письма Бориса, молодого техника-механика (на инженерной должности), горели неподдельной жаждой труда, желанием сделать для страны что-то огромное. О, как я помню этот неистовый энтузиазм молодости! В 16 лет сама распевала «Родину» – песню Анатолия Новикова на слова Льва Ошанина :
Дай мне такое дело,
Чтобы сердце пело.
Верь мне, как в тебя,
Верю я!..
В каком тротиловом эквиваленте можно измерить эту молодую, рвущуюся наружу, энергию? Казалось, нас хватит на всё и на всех! Казалось…
Возвращаюсь к письмам Бориса из Ташкента. Что значимо в жизни мужчины? – Политика! (Даже в случае разбитой на кухне чашки или ссадины на нашей коленке, полученной в игре, папа полушутя говорил: «Не имеет политического значения».) Нет, политика – не просто тема мужских разговоров. На дворе – 1956 г., когда «секретный» доклад Хрущёва, был предметом обсуждения не только в партъячейках всей страны, но и в ячейках комсомола. Он же был темой переписки папы и Бори, которая отражала дух хрущевской «оттепели» – подъём, радость по поводу перемен в обществе, в т.ч. – в дальнейшем – о перестановке в ЦК КП Узбекистана. Звучат давно забытые фамилии (Камалов, Мирза – Ахмедов) и неизменно «верный ленинец Никита Сергеевич Хрущёв».
Помимо политики, в письмах Бориса – молодой восторг перед новой для него страной – Узбекистаном, его людьми и обычаями, увлечение узбекской национальной кухней «Дядя, ты сейчас не узнал бы Ташкента… А какая весна у нас! Урюк цветёт, цветут вишни, яблони, груши – город – сад! В этот год я хорошо узнал этот город – много езжу, хожу. И много пишу. Приезжай, дядя!», – из письма моему отцу 19.04.1959 г. В Ташкенте он посещает дом моей матери (пр. Ленина, 8), который вскоре, как весь глинобитный центр Ташкента, будет безвозвратно разрушен апрельским землетрясением 1966 г.
Раскалённое южным солнцем воображение юноши переплавляется в стихи: «Слева – шумит арык, справа – кричит ишак», – читал он мне при встрече (цитирую по памяти). Позже все эти впечатления составят первый раздел будущей книги, состоящий из притч и «истин», навеянных мудростью Востока – Средней Азии и Дагестана. В последнем он никогда не был, но очень увлёкся горной родиной Расула Гамзатова после рассказов друга:
Когда ты будешь
в Дагестане,
И сядем
к общему столу,
Не расточай ты
неустанно
Моим горам
свою хвалу.
Мой край
природа не ласкала...
Тех воспевай
на все лады,
Тех похвали,
что здесь,
на скалах
Растят пшеницу
и сады!
Чем, кроме работы, занимался Боря в Ташкенте в 1956 г., живя по ул. Шота Руставели, 56, кв. 12? Чем бы он ни занимался – девушками, художественной самодеятельностью или стенгазетой – все трансформировалось в стихи! Вот первое его стихотворение, дошедшее до нас – датировано декабрем 1956 г. – «Злые куплеты про то и про это» – несомненно, украшение заводской стенгазеты:
Стал мне привычным завода гул,
И радует общего дела слава,
Поэтому о недостатках молчать не могу,
Просто не имею права.
И я не к тому эту речь веду,
Чтоб кое-кто мог на меня злиться…
Всё это было в прошлом году.
Может быть, в новом не повторится?
Ни дать ни взять – «ОКНА РОСТА» Маяковского! Оказывается Борис, как и я позже, не избежал влияния Владимира Владимировича. Вот он акцентным стихом поэта-трибуна пишет своё стихотворение «Комсомолу»:
Сильно так, –
словно ток
электрический,
Ощутимо, –
понять не сложно –
Всесоюзный
Ленинский
Коммунистический
Союз
Молодёжи!
На фотографиях тех лет он неизменно с комсомольским значком на лацкане пиджака. (А было ли иначе?)
Итак, два года заводской жизни позади. Прощай, «Текстильмаш»! В июле 1958 г. брат стал журналистом. Я никогда не держала в руках номер «Ташкентской правды» и ни читала его статей. Нет, вижу – передо мной его стихотворные репортажи с полей, городов, строек. А вот это – стихотворные передовицы к знаменательным датам, майским и октябрьским праздникам. Неизбежное зло? Но зато, как отлично написано («Молодость революции»):
Страна, когда идешь парадами
Ты в кумаче знамён и лент, –
Я слышу гулы баррикадные,
Воскресшие из прошлых лет.
....................................................
Колонны в марше развернулись,
Бурлят, как вешняя вода.
И Революция, как юность –
Всегда горда и молода!
А какую ностальгию вызывает одно название – «Фестивальная», написанное в дни международного фестиваля молодёжи и студентов в Москве в 1957 г. Незабываемое время – время нашего всеобъемлющего интернационализма! «Хинди – руси, пхай, пхай!» (Индусы и русские – братья!) – лозунг советско-индийской дружбы тех лет. Мне 11 лет, но я хорошо помню этот год. Студенческий хор нашего Кировоградского пединститута, в котором пел брат Юра, стал победителем областного смотра. Брат гордо носил значок участника фестиваля, блестевший на лацкане его пиджака.Но в Москву послали другой хор, более правильный, с рабоче-крестьянскими корнями – хор Дворца им. Октября (завод «Красная звезда»). Это было…
В Борином наследии я нашла и бойкие стихи ко дню рождения коллег по работе, вроде этих – с посвящением Марку Гойхману в день ангела:
...А к дьяволу – и хворь, и тлен!
Газетчики-новаторы…
Да здравствует мой друг Марклен
И книжка… агитатора!
(Отметим это имя – шедевр ономастики – Марклен: Маркс и Ленин!).
Но оставим «датские» стихи, не они определяли лицо его поэзии. Хотя, кто ещё как не репортёр, чья работа – дневник будней, привязан к повседневным датам? География этих стихов (стихов его журналистских странствий) – обширна: Узбекистан и Поволжье, Львов и Байконур, Москва и Прага, Будапешт и Карловы Вары.
В его производственных репортажах той поры удивляет правда и боль, с которой журналист рассказывает о тяжёлых условиях труда:
– хлопкоробов ли совхоза «Пахтакор»:
Когда люди работают,
Они очень трудно спят.
– строителей ли новых городов на БАМе:
Еще живут строители в вагонах,
Чтоб люди лучше жили на земле.
Приметы времени щедро разбросаны по стихам Бориса и легко узнаваемы. Им радуешься, как старым знакомым. Вот это стихотворение («Ракеты целятся в зенит») написано сразу после мирного разрешения Карибского кризиса в октябре 1962 г. И только после выхода в свет поэмы Эдуардаса Межелайтиса «Человек» (Ленинская премия,1962) мог быть создан Борисом «Монолог надежды и боли»:
И кем бы ты в жизни ни был,
И где бы ты в мире не был,
Ты стань,человек, – Человеком
Под солнцем на этой Земле!
Молодость нашего поэта пришлась как раз на момент создания хрущёвскими идеологами Морального кодекса строителя коммунизма. Но он и без кодекса имел мощный нравственный стержень, заложенный патриархальным воспитанием. А юношеский максимализм диктовал активную жизненную позицию:
Я не желаю!
Тлеть – это дёшево,
Я не пойду
Под этим знаменем.
Жизнь огневая,
На песню схожая,
Тлеть не хочу я,
Гореть – так пламенем!
Квинтэнссенцией второго раздела книги о журналистских буднях будет вот этот диалог:
–Друг, нам снова в дорогу...
А ты улыбнулся:
– Успокойся, бродяга!
На висках – седина...
– Ну и что?
Я опять
будто в юность
вернулся.
Мы взрослеем.
Зато молодеет страна!
Одной из «проталин» хрущёвской «оттепели» было падение «железного занавеса». Как только он приоткрылся, на Запад ринулись все, кто только мог: вместе с журналистами АПН и наш Борис:
...Мы заболели заграницей.
Болезнь нам эта по душе.
Манит, зовёт нас неизвестность.
В чужих краях нам хорошо:
Нам жизнь пощупать интересно
Руками, камерой, душой.
Это май 1963 г., Карловы Вары, которые были любимым курортом брата в начале 60–х гг.
Из «зарубежных» опусов брата выделяю «Огни над Дунаем» (вслушайтесь – вальс!) и самое удачное – восхитительная миниатюра «Моя Прага»:
Над Прагою стобашенной
Зажгла ночь звёзды ясные,
Шумит зелёный май, цветёт весна.
Шагаем в гости к Гашеку
По улицам Сиреневым,
И счастливы, и пьяны без вина.
У соловьёв бессонница,
От мая ошалелые,
Такие песни дарят нам –
Кружится голова.
И пусть тебе запомнятся
И дни, и ночи белые,
И робкого признания слова…
А вот и фотодокумент: Борис на фоне вечерней Праги, верно – «стобашенной»! На горизонте – горы, ближе – мост над Влтавой. Счастливчик в возрасте Христа! Таким мы видели его, когда в конце своего отпуска он заезжал в Украину проведать родителей и нас, кировоградских родственников, из которых он выделял тётю Мусю (Марусю), самую младшую из сестёр папы, мою крёстную. В нашей провинции Боря казался, если не небожителем, то, по крайней мере, жителем столицы. Расспрашиваю близких: «Чем вам запомнился Борис?» Сестра Лена, которую судьба забросила (тоже по комсомольской путёвке!)в северный Казахстан (Павлодар), вспоминает его длинный серый макинтош, капроновые рубашки: «Такого в Кировограде ещё не носили – на него оглядывались». Верно, всегда дорогие зарубежные костюмы, галстуки, береты и шляпы (смотри фото). Но меня больше привлекали его чемоданы с яркими наклейками городов Восточной Европы. «Будапешт, Бухарест, Варшава», – читала я, зачарованная.
Очарована я была и песнями, которые напевал Борис. (А петь он умел и любил. «Впрочем, на юге у всех хорошие голоса», - прочла я недавно в одной из статей об Анне Нетребко. Что же, лестно, а главное – справедливо!). Эти песни звучали непривычно и ново:
Из конца в конец апреля путь держу я.
Стали ночи и светлее, и добрее.
Мама, мама, это я дежурю.
Я – дежурный по апрелю.
Так Борис открыл мне Булата Окуджаву. Пел ли он мне (читал ли) других поэтов той поры? Не помню. Врезалось в память: «Она по проволоке ходила, махала белою рукой…» (Песенка о Ваньке Морозове), «Часовые любви по Арбату идут...» и самое щемящее:
Полночный троллейбус плывёт по Москве,
Москва, как река, затихает.
И боль, что скворчонком
Стучала в виске
Стихает,
Стихает…
Позже окуджавовский «Полночный троллейбус» откликнется в его «Последнем трамвае» (впрочем, только названием), а задушевность и песенность Булата Шалвовича перельётся в Борины стихи:
Туман, над городом,
туман.
В холодных лужах
выстиран.
И в кисее ночной
дома,
Как корабли
на пристани.
Я ухожу.
Твой дом уснёт,
Как перед
воскресением,
А ветер вдруг
в тиши плеснёт
Тревогою весеннею…
Поэт рождается не на пустом месте. Помимо влияния Окуджавы, в поэзии Бориса находим стихи, похожие на стихи Иосифа Бродского – такие как, «Исповедь» и пр. (Мог ли знать Борис в те годы Бродского? Наверняка, нет! Выходила ли тогда его известность дальше круга “ахматовских мальчиков”?). А высокая образность пейзажной лирики нашего автора, я думаю, обязана влиянию Сергея Есенина. Даже одним из его многочисленных псевдонимов был «Бор.Сенин». Печатаясь в областных и республиканских изданиях Узбекистана, России и Украины, Борис при жизни вовсе не был обделён известностью – большая часть его произведений имеет пометку: «Опубликовано», часто указан и композитор, положивший его стихи на музыку. (Найти бы эти песни!). Но всё же я горжусь, что замечательным стихам брата дала второе дыхание.
Тогда же, в мае 1963 г., я впервые услышала его стихи о любви. Читал он много, в памяти осталось:
Зачем люблю я женщину
С глазами нежно – жертвенными,
Огромными и тёмными,
Застенчивыми, тёплыми.
Счастливыми, печальными,
До дерзости отчаянными
И чуточку усталыми?..
Конечно, запомнилось афористичное: «От увлечения к равнодушию – один шаг всего» и то, что очень смущало своей откровенностью:
Скрипка хохочет,
Сошла с ума.
Если захочет –
Придёт сама!
В ответ я, 16 – летняя, читала своё, только что написанное – «Апрельские звёзды», «Безалаберную девчонку». Критика Бориса моих «Звёзд» была неоднозначной: «Я верю, что это написала ты. Но, с другой стороны, как бы и не ты. Так мог сказать лишь взрослый человек, умудрённый опытом, с высоты лет»:
Я знаю секрет потепления
Он сказочно мил и прост:
Зажглись на небе весеннем
Тысячи новых звёзд!
И обидело, и польстило одновременно!
Влюбившись в стихи брата, думаю о многочисленных романах его бурной молодости. Любовь – деликатная тема... Эффектный красавец с весёлым нравом и грустными глазами. Компанейский, артистичный, тонкий. Поэт с задушевными стихами. – Наш Борис нравился женщинам. Адресаты его любовной лирики известны – стихи переполнены посвящениями с указанием имён и фамилий. Кто были они – музы поэта? Возьмём наугад лишь одно имя – Ая Форкачева, адресат любимого мной пражского стихотворения. Подумав, предполагаю, что скорее всего она – чешка, его гид по Праге. Был ли донжуанский список моего кузена длиннее пушкинского? Был ли он вообще ловеласом? Не знаю. Он и сам этого не знал:
Как – то получается престранно,
Сердцу грустно, и не внять ему:
Все меня считают Дон Жуаном.
Отчего же? Право, не пойму.
Ясно одно – он в поиске, хотя идеал уже наметился:
Я не люблю тихонь святых –
Их лица, как иконы лики…
Хочу любить таких, как ты –
Весёлых, озорных и диких!
Но в 1964 г. женится на милой, хрупкой девушке, коллеге по перу, Аллочке (Алисе – по паспорту). Познакомились в Самарканде в командировке. Она – корреспондент газеты «Комсомолец Узбекистана». Через год, у них рождается сын Саша. Борис посвящает ему стихи, пророча сыну карьеру репортёра:
Хлеб наш, помни, честный и чистый,
Труд наш радостный, это – точно!
Я хочу, чтоб ты стал журналистом,
Я тебе это, сын, пророчу…
Вёсны, вёсны… Их будет много…
Прошумят стаей птиц крылатою…
Ты возьми себе на дорогу
Эту папину, тридцать пятую.
Забегая наперёд, скажу, что Саша предпочёл стать инженером-конструктором, но в период службы в армии присылал с Дальнего Востока свои стихи. Зато его дочка Леночка недавно в колледже защитила дипломную работу, создав макет (параллельно со мной) сборника стихов своего дедушки, а в её яркой цыганской красоте – точная копия тёти Гали в молодости – его гены. Жизнь продолжается!..
Но пока 1965 год. Ташкент. Рождение сына. Вскоре молодая семья принимает решение переехать в Украину. Ностальгия. Одиночество стареющих родителей-пенсионеров. Смею предположить, что не последнюю роль в решении этого вопроса сыграло и ташкентское землетрясение. Итак, жребий брошен! К тому времени, Борис уже окончил ВПШ (Высшую партийную школу) в Москве.
В октябре 1967 г. он внезапно появляется в Харькове и через деканат биофака находит меня в университете. Оказывается, теперь он корреспондент газеты «Правда Украины», приехал из Киева написать статью о рождении миллионного жителя нашей первой столицы. Два вечера в гостинице «Харьков» слушаю его стихи.
Через год Борис стал корреспондентом «Правды Украины» по Запорожской области. Получив прекрасную по тем временам квартиру (с маленьким кабинетом – библиотекой, который так нравился мне), перевёз семью из Ташкента. Вместе с женой и сыном переехала в Запорожье и его тёща Анастасия Васильевна. И вот вам иллюстрация к пословице о том, что «мир тесен»! Ещё в Ташкенте Борис, рассказывая после отпуска о своём украинском дяде Грише, неожиданно выяснил, что его тёща была близкой подругой моей матери, помнит и моего молодого отца, и маленького Юрочку.
Окончив САХИ (Среднеазиатский хлопковый институт), моя мать проводила всё время в геодезических экспедициях, где и познакомилась с Анастасией Васильевной. Занимались картированием знаменитых пустынь – Кызылкум и Каракумы, большинству из нас известных только по одноименным шоколадным конфетам. «Платили нам много, – рассказывала Анастасия Васильевна при встрече, – за пустыню, змей и даже за басмачей».
Видимо, действительно в те годы образование котировалось, если моя мама, круглая сирота, смогла купить себе домик в центре Ташкента. Ташкент – «город хлебный»… Всегда мечтала о нём. Увы, в застойные времена не успела посетить Среднюю Азию – родину моей матери, родившуюся ровно 100 лет тому назад в Душанбе,а свою короткую жизнь прожившую в Ашхабаде и Ташкенте. Успела ли она полюбить Украину? В январе 1946 г. отец перевёз маму, уже беременную мной, в свой Кировоград – столицу Центральной Украины. Жить ей оставалось всего полгода... Успела ли она полюбить этот город - родину Арсения Тарковского и Владимира Винниченко, Кароля Шимановского и Генриха Нейгауза - Елисаветград, дивная архитектура которого снискала ему славу "маленького Парижа"? Скорее всего - нет. Да и не был повоенный Кировоград голодного 1946 года похож на тот уютный южный город, знакомый нам по фасадам домов, книгам и дореволюционным открыткам... В украинской степи, – рассказывала тётя Даша, – маму восхищал колючий татарник («будяк» - по-украински»). «Гриша, срежь мне этот цветочек», – просила она мужа. Думаю, он напоминал ей верблюжью колючку её юности…
В дальнейшем получалось так, что заезжала я в гости к запорожским родственникам не чаще,чем раз в пятилетку, мельком, проездом – то в начале 70-х летом, по пути из Москвы в Коктебель, то, уже переехав в Кировоград, прибыла в составе комиссии Минздрава с перекрёстной проверкой санэпидслужбы Запорожской области, а в 1988 году – на его похороны. Умер брат, как и моя мать, от туберкулёза лёгких. Только на полгода тётя Галя пережила сына.
И кто знает, как сложилась бы судьба стихов поэта, не натолкнись я случайно на его книжечку в киевской библиотеке. Жёлтые до почернения листы с его чудесными стихами по – прежнему бы валялись в дебрях шкафа, пока… Но им повезло – теперь они с нами. Меня снова заполоняют его волшебные стихи:
Весна уходит –
лето наступает.
За летом – осень.
Всё закономерно.
Но если ты вернёшься,
то, наверно,
Весна вернётся,
и зима растает. Не маг я, не колдун, не чародей.
О, если б
эта сила покорилась –
Ко мне бы ты
навечно возвратилась!
Огонь подвластен
сердцу и воде.
Не маг я.
Не колдун.
Не чародей.
Нет, Борис, ты – чародей! Впрочем, я не критик поэзии своего брата. Вовсе не замечая огрехов его поэзии, я беззаветно полюбила его стихи и хочу, чтобы и другие заболели этим радостным чувством.
Работая над книгой, в поминальные дни еду в село Косовку*, где похоронены мои дедушка с бабушкой, где родились все, кто мне близок и дорог: и папа, и брат Юра, и Борис. Украинское село в майском цветении вишен, яблок и груш… Разнотравье ароматной полынной степи… Но уже нет той стайки тополей возле дамбы, нет большой старой груши возле хаты дяди Тихона. Нет во дворе и чёрного Жучка, пережившего бомбардировку села немцами, и оттого боязливо скулившего во время грозы...
Почти четверть века нет и моего брата, но стихи его живы. Исполнилась мечта, высказанная Борисом в апрельском письме 1959 года моему отцу: «А если ещё выйдет моя первая книга – тогда вообще здорово заживём!». И я верю, пусть с опозданием в полвека, поэзия Бориса Березняка найдёт своего читателя.
Его немногочисленные тексты на украинском языке, случайно обнаруженные мною, оказались не менее удачными, чем на русском (вот найден и финал книги – “Родом с Украины”). Стихи брата не просто красивы – они прекрасны:
Квітне квітень
щедрим цвітом золотим,
Тихим ранком
сонні віти розбудив.
І на віти
тихий вітер повіва,
Наче пісню
він над квітами співа.
В серці трепет,
наче повені гроза!
Над рікою синій промінь,
як сльоза.
А в прозорій
неозорій вишині –
Хор пташиний,
перші гімни весняні!
Май, 2011 Татьяна Березняк
г. Кировоград
*Косовка (укр.Косівка)- село в Александрийском районе Кировоградской области (Украина), центр волости до реформы 1929-1930гг. Первое упоминание в документах - середина
18-го века.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ: Обложка книги Бориса Березняка "Если меня полюбишь"(Стихи.- Кировоград: Центрально-Украинское издательство, - 2011. - 112с.).