Это страшное слово, оно не имеет права
прозвучать, быть написанным всуе, мелькнувшим в мыслях.
Я готова из памяти выкорчевать все главы,
сжечь страницы, собрать, из окна электрички пустить прах.
Он осядет на яблонях, он опадёт на плечи
разомлевших и пахнущих потом старух в огородах,
он, вдыхаемый жадно, привычную боль излечит,
в пояснице, в грудине и в сердце, им будет – продых,
взрыв прохладной смородины на языке корицей
отзовётся, к чему бы? ведь каждый кусток отмечен,
как родной, да и время меняет не вкус, а лица,
но дорожки в саду помнят молодость этих женщин.
Я не помню своей, я сжигала её так часто,
что остался на поезде серый налёт из пепла.
Я развеяна по ветру, я просыпаюсь частью
чьих-то лёгких, сама – не дышу, не пою, ослепла
от мерцания хрупких стекляшек в оконных дзотах,
от десятков зрачков, прожигающих до затылка –
солнце в них застревает и копится в этих сотах,
слишком много, уже через край, уноси бутылку.
Дух сожжённого слова и я – не одно и то же,
но в смешении праха не вычленишь рис и просо,
перебрать не получится, значит – единой рожей
улыбаться, вплетаться в одни ветряные косы