Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
И. Бродский
Советское строительство – явление воистину необыкновенное и слабо поддающееся логике. Пятиэтажный дом, в квартире три просторные комнаты и совершенно микроскопическая кухня. На ней и вдвоём-то тесно, а настоящая семья точно не поместится. Стол, две табуретки, газовая плита и мойка – это тот максимум скарба, который может разместиться, упираясь своим основанием в пол. Два громоздких шкафа и колонка, нагревающая воду, распростёрлись по стенам кухни. На подоконнике мерзкое по виду алоэ цепляется за ажурную занавеску своими полусухими щупальцами.
То ли «от жиру», то ли в память о днях и людях давно ушедших гнездится на полках огромное количество посуды, в особенности кружек. Стеклянные и керамические, кофейные и чайные, однотонные и пёстрые, целые и отбитые по краям – настоящее воинство, стоящее на защите своей маленькой, но гордой «земли».
Чай мы пьём скучно: из пакетиков. А если и заварим, то чайник всегда превращается в плантацию пушистой бирюзовой плесени. Зато кофе – ядро нашей жизни. Мама пьёт растворимый с сахаром и сливками. Ритуал разведения кофе стал моей обязанностью. Вроде бы всё просто: две ложки кофе, две ложки сахара, а «тот самый вкус» получается только у меня. Я же предпочитаю сварить себе напиток круглосуточной бодрости, поэтому ещё одной достопримечательностью на нашей кухне стала медная пузатая джезва. Несколько лет назад мне подарил её один чеченец. Когда мы с ним познакомились, меня поразило его лицо. Нахальная и всегда презрительная улыбка контрастировала с глазами, которые подходят больше бассет-хаунду, чем человеку. Этот молодой мужчина ежедневно трепал мне нервы, научил меня играть на гитаре и пропал без вести. Одни говорили, что он уехал на заработки, другие – что он прятался от милиции. Позже я узнала, что он повесился…
С кухни на балкон давно уже перекочевала выварка. Это объемное тёмно-зелёное чудовище, близкий родственник кастрюли обыкновенной. Необходимым этот предмет становился раз в год, тридцатого декабря. Отец, которому мы были ещё нужны, несколько часов варил длинноногого и не очень тщательно общипанного гуся. На следующий день гуся натирали пряностями, обкладывали яблоками и отправляли в разверстую пасть духовки, а выварку с бульоном выставляли на холод со словами: «Сварим щи». Щи никто не варил.
На столе стоит букет из розовых пионов. Шесть из них потемнели и превратились в цветочные сухари, седьмой из последних сил старается не завянуть. Когда и он станет сухарём, ни нас, ни всего нашего барахла уже не будет в этой кухне. Большая семья, купившая нашу квартиру, развесит и расставит здесь свои черпаки и блюдца воспоминаний.