Я не могу отринуть власть
пустого зала,
где прежде музыка жила
и отзвучала,
и уцелела в зеркалах
такая малость,
что даже жалость
не причем - она прошла.
И я опять спешу сюда,
пальто снимаю,
на тёмный угол, как всегда,
партер меняю,
румянец детского стыда
с души стираю
и замираю
в ожидании суда.
И вот надев потертый фрак
с лицом арбитра
мучитель кошек и собак
встаёт к пюпитру,
он подает условный знак
и всё забыто,
и как молитва
наступает первый такт.
Запел печальный голосок
в рояльной зыбке,
жеманно вывернут смычок
у первой скрипки,
и неспасительный намек
твоей улыбки
бемоль ошибки
обозначил между строк.
Сюжет, затеянный тобой,
с двойным обманом,
шутя подхвачен и трубой
и барабаном,
они испытаны судьбой,
но, как ни странно,
герой романа
оказался за чертой.
И в беспросветной глубине
колонн столетних
сквозь moderato снится мне
прекрасный пленник,
он с палашом и на коне,
при эполетах,
но бесполезна
эта роскошь на войне.
Так охрани наш ветхий флаг
от карнавала,
от болтовни и чёрных глаз
и от металла,
здесь нынче музыка жила
и отзвучала,
и нам осталась
только видимость тепла.