От воздуха, что города вдали,
Букетом послевкусия – нирвана.
Пьянит кислинкой легкого шабли
Калужниц отцветающих поляна.
Деревья, не вошедшие пока
В тугую пору зелени добротной,
Похожи на горчащие слегка,
Незрелые плоды. За поворотом
Тропы – до восхищенной немоты,
До вдоха, позабывшего про выдох,
Двух лиственниц пунктирные черты
Парящим иероглифом. Изгибы
Стволов сереют старым серебром,
А иглы в нежной юности молочной
Так тонко пахнут грустью о былом,
Что неуместна тяжесть многоточия…
Последняя печаль моя, увы,
Не зарастает, как порез от бритвы,
Который поначалу не болит, но,
Едва к краям притронешься – мертвы,
Казалось, вжились в новой кожи слой,
Но стоит лишь задеть – и вскрыты створки,
Как устрица. По неподжившей корке
Сводить теперь бессмысленно. Постой!
Остановись, спешить уже смешно,
Минули сроки все. Искать чего там?
Безумие – блаженным идиотам...
И вот, пятная кровью полотно,
Кладу сосны чешуйки друг на друга.
Чем черт не шутит, вдруг скую кольчугу?