На Покров там под утро крепчает мороз,
Тонким льдом заводь чуть покрывая.
На трухлявом стволе, среди старых берёз
Примостилась старуха седая.
Два несложных движенья – вперёд и назад,
В них видна роковая усталость.
Прикрывают ресницы бесчувственный взгляд,
И в глазах ничего не осталось.
Нежно куль из плащёвки прижала к груди,
Колыбельку тянула без края.
А к вечерне, как кто ей сказал: «Уходи»,-
Побрела, ветерку подвывая...
Там всё это и было:
Второй год войны.
Партизаны отрядом стояли
У тех самых берёз. Вечера холодны,
Но костров в ночь не жгли. Их искали.
Тридцать пять человек и радистка с дитём -
Здесь же месяцем раньше рожала.
Старый дуб был палатой и алтарём,
Да к зиме грудь паёк урезала.
Кто-то выдал отряд, прям как есть, на Покров.
Окружили каратели стаей.
То спасло, что не жгли этой ночью костров,
Притаились, в болото врастая.
Лай собачий, не дальше, чем в сотне шагов,
И такая же речь - волкодавья.
А в трясине молчат тридцать пять мужиков
И один на руках девки Дарьи.
Сквозь костяшки ладони, сжимающей рот
Всё отчётливей голос кричащий.
Вдруг прорвёт тишину одичавших болот,
Вдруг вернётся командой казнящей.
Командир с комиссаром не могут отдать
Самый жуткий в их жизни приказ.
Но заставили мать руки в воду сползать,
Тридцать пять пар опущенных глаз.
Тишина. В диких чащах рассвет замерцал,
Все застыли от жути разящей.
Не тела онемели, замёрзли сердца
Под утопленный крик леденящий.
И не могут поднять мужики кверху глаз,
Ни на мать посмотреть, ни на друга.
Не смогли от того защитить в трудный час,
Кем святой образ жизни поруган.
Не прикрыть партизанам слезами глаза
От бессилья, стыда и позора,
Коль позволили мать и дитя истязать,
По болотам сидя, да по норам.
Без команды пошли, умилённо - как в рай,
В рукопашную немцев душили.
Под покровом святым билась русская рать,
Все остались в болотной могиле...
Снег накрыл густолесья цвет белым платком,
Отчиталось природа зазимьем.
На берёзе поваленной Дарья с кульком
Каждый день сидит в стёганке зимней.
Так с войны "Сбожевольной" её и зовут.
Свои любят, чужие боятся.
Одни будут жалеть, а другие поймут,
Что не нужно в Россию соваться.
Восхищайся той матерью или злословь,
Величавой зови иль убогой,
Но такая она, русской бабы, любовь…
И к Отчизне, и к детям, и к богу!