На краю Ростова, в блиндаже подбитом,
Весть о наступлении ждут ещё пока…
В скрипе патефона плачет Рио Рита,
В небо улетает сердце казачкА.
Сердце, где отчаянье через край разлито –
Нёс на поле боя он свою беду,
Память, где кружила, пела Рио Рита,
И цветы, и танцы в городском саду…
… Выпускной в июне. Соня – одноклассница
Хороша немыслимо в платье голубом.
Он её на танец пригласить отважится.
… Как жасмин колышется теплым ветерком...
Надо ж, взрослый парень, но – как первоклашка,
Мнётся и краснеет, не находит слов.
Про себя он Соню называл – Соняшка,
Птица черноглазая… Первая любовь!
А луна по Дону серебром рисует,
А в сады цветущие падает звезда,
И в одном единственном робком поцелуе
Вдруг соединились все на свете "да"...
Дремлет тихий дворик, что на Верхне-Нольной,
Все окошки настеж, лето, ночь, жара.
Здесь вот, возле арки – математик школьный,
Рядом – дом сапожника, там, в углу двора –
Заводские с семьями, дружат с братом старшим.
Вот и сам он, Ванька, на крыльце сидит.
«Вань, чего, не спится? Или встал пораньше?»
«Я тебя встречаю… Ну-ка, говори!»
«Что сказать?» «Да, вижу, ты, пацан, задумал…
Ну, хорош таиться!» «Я и не таюсь!»
«Врёшь! Подрался, что ли? Что такой угрюмый?»
«Не угрюмый вовсе. Ванька, я женюсь!»
«Во дела! Так за день прибыла семейка –
У меня с Марусей свадьба в ноябре!»
«Брат, она - еврейка» «Ну так что – еврейка?
Главное, приличная и нравится тебе.
Ты это – про Соньку?» «Про неё, конечно
Кто тебе сказал-то?» «Сам ты, и не раз.»
«Да когда?» «А тоже - как-то, на крылечке.»
«Что, расскажем мамке?» «Так пошли сейчас!»
Мама удивилась, но заулыбалась.
Жизнь счастливо новая рядом, вот она.
… Но совсем нежданно пулею ворвалось
Срочное, по радио «Товарищи, война!»
Школьный математик Виктор Алексеич,
Армянин-сапожник дядька Христофор,
Брат Иван с друзьями… злые и рассеянные…
Ополченцы строем покидают двор.
Женушка учителя, украинка Тая,
Ох и голосила, и рыдала в крик.
Мамка (коммунистка же!) но – «отче наш» читает,
И по-армянски молится тетя Шушаник.
Во дворе соседнем - плотника Самира
Провожают дочки, да ревут вдвоем,
Да молчит невеста Кольки-бригадира
Замерев, как статуя, на крыльце своём.
Русские, евреи, греки, украинцы,
Сельские, торговые, заводской народ -
Город многоликий, южная провинция,
Со страной огромной на войну идет.
И, не размышляя, выпускник вчерашний
Тоже – в добровольцы. Сборы и вокзал.
Кто сказал – не страшно? Да, конечно, страшно!
Но – чтоб сын казачий от войны бежал?!
Не бывает этого! Мамка понимает.
А Соняшка плачет, косу теребя,
У дверей вагона робко обнимает
И кричит вдогонку «Буду ждать тебя!»
Задрожал и тронулся, загудел протяжно
Под тревожным небом паровоз войны…
И несут погибель танковые башни,
И пылают хаты, и снега черны,
И горят соколики в небе ярко-синем,
Падают возмездием на фашистский тыл,
И смертельно раненая матушка-Россия
Рвётся в наступление из последних сил...
Передышка – сутки. Ждут атаку снова.
Патефон в окопе, музыка и снег.
Молчаливый парень, родом из Ростова,
Обмахнул снежинки с воспаленных век.
Отчего-то сердце горько защемило,
Билось беспокойной птицей день и ночь.
Там - любимый город топчет вражья сила…
Как же, как прорваться, заслонить, помочь!
… Улетел последний сполох Рио Риты
В небо снеговое, в даль донских степей.
И ещё до вечера в тишине разлиты
Нотки ностальгии довоенных дней…
А приказ наутро – наступаем снова,
Батарея к бою, цель – на берегу!
Города родного, дивного Ростова,
Ни за что на свете не отдать врагу!
Шли в крови и стуже, порох вместо воздуха,
Хоть полуживые, но врага побьем,
За могилы свежие на полях подсолнуха,
За друзей, за мамок, за сожженный дом,
За семью убитую! За судьбу разбитую
Шпарит артиллерия на Ростов-ГорЕ.
И земля рыдает, бомбами изрытая,
И горячий воздух в этом феврале.
Как же так случилось… Город бесшабашный,
Что в низовье Дона, на степных ветрах,
Где твоё веселье? Отчего так страшно
В этих переулках и на площадях?!
Выбитые окна – черепов глазницы,
Тротуары взрытые, под ногами кровь…
В самом страшном бреде не могло присниться,
Как фашистов свора мучила Ростов…
А среди развалин ходят люди-тени.
А от дома только две стены и дверь…
Вот и сын казачий рухнул на колени…
Никогда ж не плакал, а теперь… теперь…
… Он бежал по городу в темноте безбрежной,
Будто бы затравленный одинокий волк…
Улицы, руины, пепел жизни прежней…
Дом её, не тронутый… «Это кто пришел?
Ты чего, солдатик? Хватит тарабанить!
Разбудил полдома, на дворе же ночь!»
«Да простите, бабушка, не хотел буянить…
Где соседи ваши? Соня где, их дочь?»
Бабка дверь открыла. Начала рассказывать.
От рассказа этого леденеет кровь.
Сонечка, Соняшка, птица черноглазая…
Сгинула в Змиёвке первая любовь.
...Он живым вернулся летом сорок пятого.
Дом восстановили, раны заживут.
Ни следа не будет от врага проклятого.
Улочки ростовские снова оживут,
Вот - уже открылась лавочка сапожника.
Пробегает звонкий городской трамвай.
Над стеной театра трудятся художники.
Вот и хлеб без карточек, вдоволь набирай!
Журавлями выгнулись башенные краны,
Строят, строят новое, радость и уют.
И уже о мирном – на киноэкранах,
И другие песни за столом поют.
Только помнят люди, южный город знает –
На Змиёвской балке, в мирной тишине
Белая фигура руки поднимает.
Каменные люди, память о войне…
Боль потери горькая всё равно останется,
Но утешит сердце новой жизни свет.
Наш казак знакомый проживет, состарится,
И поймет о жизни – ей исхода нет.
Будто не сгорели в танках одноклассники,
Будто не вмерзали в сталинградский снег –
Вон они, на лавке, юные проказники,
Про футбол и девочек, болтовня и смех.
А девчонки эти – те же лица, надо же!
… Не убила стужа всех цветов степных…
Шустрые и ладные, копии прабабушек,
Даже платье носят в стиль сороковых.
В веке двадцать первом, на краю Ростова,
Двор многоэтажки, праздник и весна,
Правнуки и внуки вспоминают снова
День, когда закончилась страшная война.
И – в своём планшетнике белобрысый парень
Вдруг включает музыку из далёких лет,
И под Рио Риту закружили пары…
Над цветущим городом льется божий свет.