– Моя фамилия Рабинович! –
заявляю я и делаю паузу...
Этот приём я иногда применяю
перед выступлением
в незнакомой аудитории.
– Моя фамилия Рабинович,
если мою фамилию перевести
на еврейский язык.
В начале восьмидесятых
на верхнем этаже
издательства «Советский писатель»,
возле «поэтического» предбанника,
там, где кончается лестница
и начинается Олимп,
мы стоим с поэтом и алхимиком
Вадимом Рабиновичем
и весело болтаем.
– Мы с тобой однофамильцы, – говорит он.
Я поднимаю бровь.
– Всё просто: поп, рабби...
Перескакивая через две ступени,
взлетает Виктор Фогельсон:
красивый, высокий, кудрявый.
Бросает на ходу: – Вы тут ржёте,
а ваши рукописи зарубили!
Останавливается и, – милостиво:
– Я пошутил, пошутил... Классики!
Рабинович смиренно: – Мы однофамильцы...
Фогельсон хохочет: – Скорпионовы братья!
Просвистел мимо Пётр Вегин,
Смуглый, словно мексиканец,
тощий до звона:
«Главный скелет Советского Союза».
Словно привидение: «глазам вовнутрь»,
прошёл совсем молодой Аркадий Тюрин,
по прозвищу: Аркадийнеговорикрасиво.
Поднимается «живой классик»
Николай Тряпкин: кланяется всем,
словно в своей деревне:
редакторам, секретарше, уборщице.
Ирина, жена Анатолия Жигулина, привезла
внутреннюю рецензию на мою рукопись.
Прикоснулась рукой к плечу: – Всё хорошо!
Тяжёлый, словно Каменный Гость,
протопал, звеня славой, Юрий Кузнецов, –
и растворился во мраке.
Александр Аронов кричит откуда-то
снизу: – Выходит книга!
Недовольный, будто с похмелья,
появился Анатолий Передреев.
Посмотрел на нас прищуренным глазом,
как на мерзкое насекомое.
В «предбаннике» Булат Окуджава
громко переругивается с Главным
и требует дополнительный тираж.
– Послушай, – говорит Вадим, -
мы не только однофамильцы,
мы – близкие родственники
в этом времени.
Трава нашего лета!
Он отвернулся.
Я смотрю на них издалека.
Все они живы, живы...
И, Господи, – они улыбаются.
Апрель 2015 г.