(письмо Алёше)
...Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь...
А. Блок. На поле Куликовом
Когда я был таким, как ты,
я рисовал богатырей,
их ярко-красные щиты,
их огнедышащих коней.
И помню ясно, как теперь:
однажды в дальнем далеке
я мчал среди глухих степей
с тяжёлой вестью налегке.
Спешил я князю передать
под гром и ком из-под копыт,
что будет всяк русак рыдать,
когда в бреду беду проспит!
Но где там! Русь давно в тоске!
По рекам – кровь, по сёлам – плач!
Не сокол князю по руке,
но хан и хам Москве палач.
... И я скакал, спешил сказать,
пока забава стоит свеч,
что поднялась на битву рать,
чтоб кровь унять и плач пресечь.
Чтоб вновь запели петухи,
и солнце не страшилось встать
и осенить лучом полки,
дабы Москвы боялся тать!
Не рок, но доблестный Боброк
качает копья на восход,
ручьи стекаются в поток,
князья со лба стирают пот.
Шелом долой. Нелёгок труд,
и зной который день подряд.
Костры чадят, и кони ржут,
и всюду вымпелы пестрят.
А я (почти такой, как ты),
мальчонка в драном зипунке,
устал и падаю в цветы
с татарской плёткой на руке.
Отцовский конь, травой шурша,
мне лижет тёплую ладонь.
Немой язык – его душа...
Но что он вспомнил – мудрый конь?
Ах да! Он мнит наверняка,
как ночь свежит его бока
и серебристая река
слегка рябит от ветерка,
когда не тысяча костров,
а лишь один в степи костёр –
весёлый страж пастушьих снов –
к звезде ладонь свою простёр.
Ещё он мнит (пока я сплю),
как солнце в прядях ковыля
крадётся, пряча жгучий клюв...
И просыпается земля.
Сначала русые вихры
рассвет потрогал сквозняком,
потом заплакали вьюры,
и затрубил тревожно конь...
...Не солнце прочило беду,
не мятой пахли ветерки...
Я осадил коня в саду,
но конь не слушался руки!
Ах мне бы плеть – упрямца взгреть!
В огне листвы осенний сад...
Мне зябко! Боязно смотреть:
горит курень. Кричит мой брат.
И мне сказали старики,
что был ордынец на заре –
он шёл по сёлам вдоль реки
и сеял смерть навстречу пре.
«Твой батька вырвал злую плеть,
когда над ним она взвилась...
иди, он там...»
Я глянул в клеть
и – кровь по жилам запеклась...
Отец лежал едва живой,
в руке – плетёная змея...
«Они сказали: «будет твой»...
А надо было бы – «твоя»...»
Вот что примриялось коню
и что пригрезилось мальцу...
Но время – грозовому дню.
А ночь тоски близка к концу!
Затих до боя гомон птах.
Повеял космос прахом плах...
Протяжный звон тревожит степь –
как голоса московских стен,
как сон отрубленных голов,
как стон загубленных послов,
как поминальный вой вдовы,
как тихий лёт лихой молвы...
Очнись!
не погребальный звон
печалью русских похорон
овеял степь со всех сторон,
хотя... нет спасу от ворон!
Вон: будто на кулачный бой
слетелось скопище зевак,
седой курган черня собой
и предвкушая ярость драк...
Я с детства не люблю ворон.
Но – говорят, они нужны! –
и даже не в разгар войны,
не у кладбищенской стены,
но здесь-то их и слышен гром!
Однако... Глядя на бойцов,
и те притихли до поры...
А звон всё длится...
И костры
дымят рассветом в зенки сов...
...Я видел ясно, как теперь:
вот правый полк... вот левый полк...
А супротив - голодный Зверь!
Такой, что грай ворон умолк.
А между тем вдали блестит
другая стая воронья:
она над полем не взлетит!
Ей до зарезу – кровь моя!
Там есть один – на нём кафтан
богаче всех и ярче всех.
Он – хан. Он хочет нас – к ногам!
Он Русь затеял – под орех!
А рядом с ним, коня дразня,
уздой и пяткой горяча,
тот, кто осиротил меня,
кто Мать нагайкой бил сплеча!
Но я его сейчас найду,
когда смешаются ряды,
арканом спешу на ходу
и плетью дам испить беды!
...И вот – разъята колыбель...
нож занесён... Раздался крик:
то ханский воин Челубей
летит вперёд, к коню приник.
Халат по ветру распластав,
держа копьё наперевес,
он визгом вызмеил уста
и – Пересвет пошёл на крест!
И видел я, как два врага
друг с другом сшиблись на скаку
и... будто курская дуга
вспылила словом о полку!
Ударом выбит из седла,
мурза на стремени повис,
и кобылица понесла
дуван ворон, червей и крыс.
А наш монах, приняв удар,
держался чудом на седле –
и вынес конь к твоим годам
геройский прах в летейской мгле...
Что было дальше, знает всяк
монгол, татарин и русак,
но каждый помнит об одном:
что было ночью, стало днём.
Дремучей издревле вражде
пришёл конец – пора понять,
что мира нет в любой орде,
что вор в любом союзе – тать.
И стоит вору бросить клич –
на кровь и брань слетится дичь!
Сколь ни кори, как ни отвадь –
летит! «проведать» и – урвать!
Летит с поклёпом и враньём –
и грай ворья – за окоём!..
Но там, где отрок чтит Завет,
в седле и Бог! и Пересвет!