Не могу молчать больше,
чем не любы мы Польше?
Не пойму же опять я,
не славяне мы – братья?
Или мы не славяне,
не братья?
Как найти к примиренью ходы?
А найти их должны мы сами.
Где, когда,
кошка странной вражды
пробежала однажды меж нами?
И откуда начать счёт взаимных обид,
со времён ли московской Смуты?
Когда наши поставили шляхте на вид-
та шалила в Кремле почему-то…
Погостили, попили,
пора и честь знать.
Только гости призывам не вняли.
И пришлось ополчение нам созывать,
ну, и вышло - гостей мы помяли.
Иль с той самой поры,
как раскинув свой стан
в пустырях над Москвою-рекою,
к нам с союзом пришёл хитроумный Богдан.
А кто в Ржечи прощал за такое?
И листала история свой календарь,
пахло сладкой архивной пылью.
Это было всё встарь.
Это было всё встарь,
где легенды смешались с былью.
А паны гомонили в прокисших шинках,
и усищи свисали подковой.
По варшавской брусчатке чеканили шаг
солдатушки суворовской школы.
Ах, красава, красава, красава
вечно юная пани Варшава….
Слямзил Познань пруссак,
а Волынь австрияк.
И в шинках же опять гомонили.
Як случилось такое, панове,
ну, як?
Что вы Ржечь Посполиту пропили?
И не раз, хлебнув водки лихой из горла,
шли панове за вольности биться.
Но двухглавый орёл, явив силу орла,
не давал волю белой орлице.
Или может обиде всходить и расти,-
чтоб искать, кто неправый, кто правый,-
на шрапнельном осколке, застрявшем в груди,
когда красные пёрли к Варшаве?
Или может она легла пактом на cтол,
что открыл путь Второму Потопу,
а, вернее, секретный его протокол
между Молотовым и Рибентропом?
А затем звук стрельбы рвал весеннюю стынь,
крики птиц и людей на обрывки.
Это помнит Катынь.
Не забыла Катынь,
как летели с голов рога-тывки.
Спят в Смоленской земле
сотни польских сынов.
Им она новой отчиной стала.
Но Смоленщина-мать так устала от слов,
как от пролитой крови устала.
Здесь не нужно сводить исторический счёт.
Здесь не нужно молебнов державных.
И кто в том виноват, что погиб самолёт,
взявший курс на Смоленск из Варшавы?
Ах, красава, красава, красава,
умиловая пани, Варшава!
Я признаюсь вам честно и без прикрас,
без стремленья примазаться к славе
бескорыстной любви, что нёс юноша Вас
им воспетой девушке Саве.
Я признаюсь в своих разорванных снах,
когда хрип заставляя очнуться,
на студёный балкон меня гонит в трусах,
чтобы тёплым дымком затянуться.
Я признаюсь, что шляхтич, мой пра-пра-прадед
воевавший за вас, моя пани,
этапирован был за уральский хребет
как бунтарь и участник восстанья.
Я признаюсь и в том, что я- гордый русак,
что люблю россиянские нравы.
Но понять я смогу,
если «да», значит «так».
Остальное смастырил лукавый…