На Малой Дмитровке японское кафе.
Там генерал сидит и тихо плачет.
Васаби падает на брюки-галифе,
И мимо рта проносит он сасими.
А губы что-то шепчут, не иначе
Своей любимой вспоминает имя.
Сидит и плачет важный генерал.
А, может, он сраженье проиграл.
Но, нет, не об изменщице-жене
Бедняга плачет и не о войне.
Его интересуют только боги.
Они везде, они в воде и ветре,
Кишат они на каждом сантиметре,
Как инфузории под микроскопом.
Зачем они бросаются всем скопом?
Зачем они так мелочны и строги?
Любое слово, кашель, даже вздох -
Его рассмотришь пристальней - там бог.
И даже слоники на шифоньере -
Там в каждом бог, а, может быть, и два.
А боги воздают тебе по вере,
Но веры нет, и в этом вся беда.
В его руке помятая бумага.
В динамике Момоко Цугунага.
Он пишет донесение в Генштаб:
"Перемешались в мире зло и благо,
А человек беспомощен и слаб.
Противно бить мифических врагов.
Я,многозвёздный генерал Никитин,
Сегодня навсегда снимаю китель
И ухожу исследовать богов.
На этом всё, друзья, имею честь".
Закончил он письмо и начал есть.
Он съел сасими, восемь якитори,
И больше не скорбя и не тоскуя,
Он вышел из кафе в московский дворик.
По Малой Дмитровке попал он на Тверскую
И шёл куда-то в сторону Кремля.
От снега очищалась вся земля.
Она была весенняя, нагая.
Повсюду громко пели попугаи,
Предвидя наступление жары.
И боги вились, будто комары.