"Их слишком много, лес-то близок, здесь ходят дети, и одни. Волк с человеком рядом - вызов, их много - значит, голодны. Так было нужно", - рассуждая, что стая слишком разрослась, в тот год волков травили стаю неподалеку от села.
И потравили их успешно: волчиц, матерых, молодняк. Кого добили, кто поспешно успел укрыться от огня. Одно понятно, что отступят теперь те звери далеко и не опасны больше людям...
На завтра - солнце высоко, шел человек, ведом делами, узнал волчонка сдалека. Нет, не щенок он малый самый, подрощенный уже слегка. Случайно ли так близко вышел к селению, где ждет беда? Он лапы волочил, и ближе шел к волку человек тогда. В глазах тоска и обреченность, а сам скулит - ребенка плач. Тем человек оглушен стоном: он был охотник. Не палач. Не поднялась рука подранка-ребенка волчьего добить. Пошел волчонок за приманкой и с человеком начал жить.
Охотник, все дела забросив, лечил звереныша, как мог, пусть люди говорили против, мол, "был волчонок, станет волк!"
"Он не щенок борзой, не думай, тебе помощник, верный друг, с волчонка выйдет волк угрюмый, что есть с твоих не станет рук. У волка суть - охота, воля, смотри, уже видна в нем стать. Промчится время быстро, вскоре он вожаком захочет стать. И с рук еда не станет милой, не верный пес, мотай на ус. Ведь волки признают лишь силу, и теплой крови терпкий вкус. Он к крови вкус, конечно, знает, в нем волчья сущность есть вовек, настанет миг, и лес поманит...
Не верь ты волку, человек!"
Поманит - нет. Как лучше, хуже. И что о том гадать теперь. Не брось того, кому ты нужен, пусть он всего лишь дикий зверь. Так взял, заботился, спасая.
Волчонок рос, взрослел, окреп, слегка покусывал, играя. Порой в привычной их игре мог прихватить уже больнее. Свой темный угол защищал. За руки он кусал сильнее и злобно скалился, рыча. Потом в глаза, тревоги полны, с виной как будто бы смотрел, лизал укус, скулил со стоном, давал погладить, присмирев.
А после вновь на волю рвался, тихонько скребся у дверей и убегал, но возвращался с глазами дикими зверей. И сытый взгляд его довольный о многом позволял понять.
Волчонок вырос волком вольным, звериной сути не унять.
Он вырос быстро, не успелось и отследить, как вышел срок. И на луну о чем-то пелось, зверином, тайном: он же Волк. Не протянуть руки так просто. Рычал и скалился он вновь, не отзывался на вопросы и огрызался на любовь. Вскипела кровь, борьба ли, вызов, что вздумалось ему теперь?
Спаситель насмерть был загрызен.
А волк ушел. Он - вольный зверь.
Что ж, человек и знал, возможно, что так бывает, и - вполне, но приютил, любил... Так сложно...
В душе он верил, в глубине.
Да только этой волчьей сути не в силах изменить любовь, не даром говорили люди о том немало верных слов. Что лаской в нужный миг обманет, да только ты не жди чудес, как ни корми ты волка, манит его все также сильно лес. Он не изменится, без толку, молва бывает и права.
И говорят "друг другу волки", о тех, в ком сущность такова.