Потому что рука
продолжает тебя на бумаге,
где мгновенья-века,
барабаны и флюгеры-флаги,
где намылен и скор
твой народ, состоящий из трений,
и столовый набор
золотой поэтической хрени,
потому над толпой
простираешь в порыве бессилья
по привычке тупой
сухожилья и ломкие крылья
и себя отдаёшь
неизбежному страшно и смело
со словами: «Ну что ж,
кто хотел комиссарского тела?»
Сгинешь ты сам не свой
средь других героических трусов
в копошильне живой
отпечатков, следов и укусов,
из которых взойдя
вместе с юной своей оболочкой,
станешь громом дождя,
духом ветра и дикою строчкой,
под какую трубя,
кто-то к цели окажется в шаге
и продолжит тебя
на металле, холсте и бумаге.