Телевизоры на нашей улице стали появляться в начале 60-х годов. Первой телевизор приобрела соседка тетя Валя, которая работала заведующей овощебазой. Она любезно приглашала соседей на просмотры фильмов. Телевизор стоял в комнате ее взрослого сына - Вовки Лылова, который чинил нам новогоднюю гирлянду и был почти всегда пьян.
Вовка обычно лежал на своей кровати и иногда пьяно храпел. Гости почтительно сидели в конце комнаты на стульях, как в спальне короля. Мы с мамой ходили на просмотры редко. Мама считала, что нехорошо надоедать людям. К тому же, у нее всегда было много дел. Но за две зимы мы успели неоднократно посмотреть несколько фильмов. Их регулярно повторяли: "Дело Румянцева", "Дело №6", "Весна на Заречной улице", "Высота", "Я купил папу" и др.
Свет в комнате выключался, и все терпеливо ждали окончания затянувшихся новостей. Потом появлялась заставка "художественный фильм". Она долго висела на экране, слегка подрагивая, иногда даже мелькали пальцы, державшие ее, а потом начинался фильм. Благодаря комментариям взрослых зрителей, я начинала понимать, что происходит в фильме. У меня появлялись кумиры, мечты о будущей взрослой жизни. Благодаря таким правильным фильмам, мечты в моей голове крутились тоже правильные, суровые такие, советские.
Дедушка же в силу своего религиозного воспитания телевизор относил к бесовским наважденьям, хотя наш радиоприемник "Даугава" регулярно слушал и даже искал какие-то волны, чтобы через треск помех уловить вражьи голоса. Но о телевизоре в нашем доме даже не могло быть и речи.
И вот, когда я училась уже в первом классе, в начале апреля мама тайно все-таки взяла в кредит телевизор "Волхов" и оставила на хранении у соседки, чтобы дедушка в праведном гневе не разнес его на части. Мы с сестрой были посвящены в тайну покупки и также тайно ей радовались. Мама сказала, что будем постепенно готовить дедушку к принятию "бесовского наважденья" дома. Как это надо было делать, мы еще не придумали.
В последних числах апреля еще неподготовленный дедушка, находясь в святом неведении о нашем женском заговоре, отправился утром в свою родную деревню Сирокасску отчитать молитвы у гроба покойника - умер полковник, купивший наш деревенский дом. Надо сказать, что дедушка, исполнив взятый на себя долг по донянчиванию меня до школы, стал резко слабеть, но оставался таким же легким и скорым на ногу.
После поминок дедушка засобирался домой, но поезд уже ушел. Ждать следующего было не в характере непоседливого деда, и поэтому он пошел по линии пешком между путями. Навстречу шел поезд. Он просигналил, дедушка отклонился вправо, не слыша, что сзади тоже идет состав. В результате, дедушку с пробитой головой, без сознания привезли в нашу больницу, где не приходя в себя, он и скончался.
Помню теплый солнечный апрельский вечер. Я по дороге из школы радостно прыгаю с девчонками по расчерченным на подсыхающей земле "классикам".
Вдруг появляется мама:
-Дедушка попал в больницу, я иду к нему, а ты иди домой, поможешь Ларе.
Сердце сжимается от какого-то неизведанного, леденящего душу ужаса. Я в слезах бегу домой и застаю там непривычную картину: сестра стоит у стола и гладит гору недавно постиранного белья, как взрослая.
-Что теперь будет?
-Я не знаю, но дедушка, наверно, умрет - растерянно отвечает она.
-Нет! Так не бывает! Дедушка не может умереть! - и мы плачем от чего-то неизвестного, взрослого и неотвратимого, взорвавшего наш тихий, уютный мирок.
Всё мое детство прошло с дедушкой. В какой-то степени он восполнил недостающее мне мужское воспитание. Когда по ночам я просыпалась от страшных снов, а мама не могла меня успокоить, я бежала к дедушке, и за его тщедушной спиной чувствовала себя в полной безопасности. Проводя со мной всё свое время, дедушка не мог не любить меня сильнее всех остальных внуков, и я это чувствовала.
Похоронили дедушку в Васильково рядом с его Аннушкой в двадцати шагах от церкви, где они венчались.
У мамы все три дня до похорон было много хлопот, поэтому ей было не до меня. Дом наполнился приехавшими родственниками, но от этого я чувствовала себя еще более одинокой, и как дикий зверек, забивалась куда-нибудь в угол подальше ото всех, откуда с ужасом следила за происходящим.
Сразу же после похорон я заболела свинкой после недавней болезни скарлатиной. Болела так сильно, что боялись, не выживу. Когда начала поправляться, мама выносила меня на руках на солнышко к яблоням, посаженным дедом. Сама я от слабости не могла стоять на ногах. Соседи шептались, что это дедушка никак не может со мной расстаться и хочет забрать к себе. Но, видимо, здравый смысл у дедушки победил, я поправилась и даже закончила 1 класс без троек, хотя учительница после всех моих болезней боялась, что меня придется оставить на второй год.
А иконы из большой комнаты мама на сороковой день отдала старушкам, которые молились вместе с дедушкой. И в красном углу комнаты на тумбочке, где лежала Библия, отныне красовалось "бесовское наважденье" - телевизор "Волхов". И теперь уже соседи ходили к нам смотреть кино. Телевизор торжествующе мерцал экраном и удовлетворенно гудел трансформатором.
Меня до сих порой навещают мысли, что именно телевизор и выжил ослабевшего дедушку. Это "бесовское отродье", спрятанное до поры, до времени в чулане у соседки, где-то в спиралях своих ламп бесстрастно, а, может, обиженно сплетало цепочку событий, которые должны были обойти сопротивление дедушки росткам прогресса и вывести эти ростки на "свет из подполья".
Осталась вторая небольшая дедушкина икона в другой комнате, столовой, как мы называли ее. Она до сих пор там висит. Под ней было сначала дедушкино место за обеденным столом, а потом мое - обеденное и учебное. Хотела осенью забрать икону, но рука не поднялась - подумала, что дому будет одиноко и незащищенно без нее.
***
Ну, здравствуй, Аннушка! Ты заждалась?
Прости, но было важных дел по горло:
Помочь невестке - баба так впряглась,
Смотреть на вдовьи муки дюже больно.
От смерти сына Женю защитить -
Ты знаешь, как сильна моя молитва.
В боях он сбил шестой свой "мессершмитт",
За Саню и тебя мы с немцем квиты.
Марусю нашу замуж выдавал.
Теперь лишь ставят в паспорт штампик, черти.
Без церкви, без венчальных причиндал,
Без клятвы жить в любви до самой смерти.
А помнишь, как венчались здесь с тобой
В пяти шагах от будущей могилы?
Храм Троицкий, кудряшки под фатой,
И я не стал тебе еще постылым.
А внучку я до школы дорастил,
Не мог я раньше - очень, уж, болела.
Устал. Я просто выбился из сил.
Душе пришло желанье бросить тело.
Ну, здравствуй, Аннушка! Ты заждалась?
Когда-то здесь зерном нас осыпали.
Меня встречает с неба тот же глас
И выпавший из стен церковных камень.
апрель 2015