Пока рука ещё несмело
выводит эти письмена,
душа, не ведая предела,
пылает выдохом: война!
Я новых истин не открою,
ей две странички посвятив:
давно известны все герои
и так знаком её мотив!
Ну кто заспорит, что немало
рубцов оставила она.
В который раз листва опала,
а память носит ордена.
И на которой годовщине
«Землянку» женщины поют,
и внемлют юноши мужчине,
и над страной гремит салют.
А мой отец с другой женою
невольно прожитому рад,
давно заткнул в себе сквозное:
что воевал не для наград,
что много лет пустых баталий
за пресловутый наш уют
не стоят звонких тех медалей,
что парню в юности дают,
и что симфония протезов,
гремя в конце сороковых,
сполна забила стон нетрезов
калек, оставшихся в живых.
Всё тише, реже стук о камень.
Всё громче грохот молотка.
И журавли уж не полками
летят, а клочьями полка...
А мы с вершины пьедестала
довольно сытых наших лет
едва ль поймём, во что им стала
беда – предвестница побед...
Едва поймём, во что нам стала
беда - предвестница побед.