Дорогая Оюшминальда, все жертвы были напрасны.
Убиенные воют в голос: на костях не построен рай.
Смешная, ей-богу, участь постигла всех ваших …ммм… «красных»:
Потёки дерьма на памятниках, мат и вороний грай.
Дорогая Оюшминальда, если Вам кто расскажет,
Что …мм… «белые» победили семьдесят лет спустя,
Не верьте, не бойтесь. Белых никаких давно нет. И даже
Таких, чтоб не очень замазаны, тоже там нет. Пусть я
Мрачно смотрю на вещи – имею на то резоны:
О., дорогая, где мы? Нету и не слыхать
Во всех обитаемых землях от Кушки до Аризоны…
Все потонуло в сером – специфическая благодать.
Дорогая Оюшминальда, когда к власти приходят крысы,
Никто не ловит мышей: негласно запрещено.
(Слышится нервный смех. Кипеж, дым коромыслом,
Мыши пляшут канкан на останках здравого смысла).
Разлитый гранатовый сок прикидывается вином,
Или, быть может, кровью…
Оюшка, моя радость, мы с Вами как раньше были
В разных потоках жизни, тако же и доднесь:
В нашем пространстве-времени никакие туннели
Никак не реализуются. И Бог воскреснет не здесь.
…Мимо идут Монтекки, чатятся с Капулетти, –
Эти уж точно знают всё-превсё о любви, –
Мы же с Вами далёки, что Ситка от Кобулети
(Просится на язык банальнейшее се ля ви…)
Но с тех пор, моя дорогая,
как мы были живы,
прошло много времени.
Одолевает усталость.
От тебя не осталось ничего, кроме имени.
От меня совсем ничего не осталось.