***
Накрыла темнота, заволокла
зияющие пролежни пригорка,
где зимнего осталось барахла
так много, что повсюду барахолка.
Приходит утро, всходит новый день,
а там всё та же злая дребедень
печальная везде и без разбора:
обрывки, хлам и рухлядь — даже лень
стихи лелеять из такого сора.
Потом тихонько начинает снег:
опять, опять — и накрывает табор
разрозненных заплатанных прорех
с корнями варикозных вен; и храбр
теперь пригорок: чист, как призывник —
вчерашний умирающий старик,
бродяга беспризорный, бомж без денег.
И смотришь на него в какой-то миг,
и думаешь: всех обманул, бездельник!
Но, отче правый, кто из них честней? —
укрытый тьмою, сглаженный снегами —
или открытый в наготе своей
невыносимый старческий пергамент?
Какой из них он сам? Они вдвоём?
Вот зеркало больничное и в нём
старик и мальчик с двух сторон с испугом
(как будто в столкновеньи лобовом)
в последний миг любуются друг другом.