Разинула вечность над городом тёмную пасть
и кашляет снегом в подмёрзжий внезапно апрель.
И дочка боится под окрики ветра спать
и жмётся комочком в горячую слишком постель.
Колотится сердце-воробышек в узкой груди,
и цепкая ручка в страхе хватает ладонь,
и губы сухие и жаркие, словно огонь,
всё шепчут в бреду: "Уходишь? Не уходи!"
А вечность хохочет и в ветхую крышу стучит,
простуженно воет и силится дом расшатать.
И кажется, будто о помощи кто-то кричит,
и эту тоску ни за что не унять, не прогнать...
Таращатся окна снежными бельмами в дом,
фосфорицируя в душной полуночной тьме.
Дочка отчаянно борется с чудищем-сном,
теснее и жарче всё прижимаясь ко мне.
Вдруг тихо ослабли объятья малюсеньких рук,
и ровно дыхание стало в узкой груди...
А сердце моё, словно эхо на стихнувший звук,
твердит отступвшей стихии: "Не уходи..."