«А куряне мои - бодрые кмети,
Под трубами повиты,
Под шеломами взлелеяны,
Концом копья вскормлены,
Пути им все ведомы,
Овраги им знаемы,
Луки у них натянуты,
Тулы отворены,
Сабли отпущены,
Сами скачут, как серые волки в поле,
Ища себе чести, а князю славы»( Слово о полку Игореве)
Родится каждый одиноким,
А жизнь дают – отец и мать,
Но мир безжалостно устроен,
Обоих суждено терять.
Совет спросить, благословиться,
Всё недоступно сироте,
Работать кем, на ком жениться –
Кому задать вопросы те?
Найдется ли советник мудрый,
Чтоб ты, стал дорог для него,
Когда больной, как пес угрюмый,
Не ждешь от жизни нечего?
Покрыто стылым мраком детство,
Зачем придумывать, гадать?
Была ли у него невеста,
Кого сильней любила мать?
Как он обрел дорогу к Богу:
В тиши ли людных площадей,
Иль с Киева нашел дорогу
К пустыньке маленькой своей?
А может, за свободу бился
Он с Пугачевым эти дни?
Или от рекрутства спасался? -
Догадки это всё одни…
Одна для всех дорога к Богу,
Дорог же много от него,
Когда нам плохо, на подмогу
Привычно призывать Его.
Затем опять мы забываем,
Свои мольбы, печаль в тоске,
И, строить страстно, начинаем -
Воздушный замок на песке...
Но наступает месяц черный,
Когда уже совсем невмочь,
Вдаль не зовет ни ветер вольный,
Не спится даже в темну ночь.
Нигде душе не взять покоя,
Нигде не спрятаться от дум,
Когда случается такое,
Не видишь солнца среди лун.
Молчанье кажется желанным,
Уйти подальше от людей,
Чтобы не подошел незваным,
Никто до келии твоей.
Саровка, Сатис, Вичкенза
Слились, как воды Иордана,
Родник прозрачный, как слеза,
Под лесом, будто его рана.
Стоят безмолвные леса,
Не слышно шума в их вершинах.
По пояс мокрая трава,
С клубникой льется по долинам.
Блеснет на солнце мокрый язь,
Рассветным золотом играя,
И понимаешь, вдруг, сейчас,
Что жизнь живая здесь, другая.
Сейчас всё трудно возвратить,
Здесь шумно и полно народу,
Здесь продают вино и снедь,
И даже наливают воду.
По святцам раньше называли,
Судьба и имя - центр всего
Прок, Проша нежно звали,
Родители всегда его.
Затем в житейской суете,
Сгорел отец, а мать осталась.
Не то, чтобы в одном кресте,
Сначала просто растерялась,
Но всё ж достроила собор –
Труд многолетний и упрямый.
И он стоит там до сих пор,
Доступный людям, величавый.
Брала мать Прошу и с собой,
Упал он в детстве с колокольни,
Но не пришла расплатой боль,
Остался жив он, Божьей волей.
Потом вдруг тяжко заболел
И не было уже надежды,
Прок угасал и жалко тлел,
Как тлеют ветхие одежды.
Икона Курская спасла,
И подняла от одеяла,
Знамение ему дала –
«Он рода нашего!» - сказала.
Наверно в детстве нам судьба
Готовит путь-дорогу в вечность.
Жестока, думаем, она,
А у самих – во всём беспечность…
Как странник каждый одинок,
Нас иль не любит, иль боятся,
Потом умрем в значимый срок,
А может раньше, как сказаться.
Была ли у него любовь? -
Должно была, ведь, все мы люди,
И дар любви нам дал Господь,
Иначе бы давали люди –
Врачу монашеский клубок.
Аскет – гордыни извращенье?
Бесполой жизни давит гнет.
Нам мудрость говорит нетленно:
Примите, что Господь дает.
А мы всё что-то выбираем,
Всё необычного хотим,
Чего нам надо – мы не знаем,
Все знает ОН, а Бог простит..
В монастыре спастись нетрудно,
Но есть и конкурс в монастырь.
Строительство – всему основа,
А после – отойти в пустынь.
И получить благословенье,
Уйти туда б, в исходе дней,
Нарек Саров ему в спасенье.
Лукавый старец Досифей.
И никогда мы не узнаем.
Всей истины горящий свет,
Хоть тайне суждено открыться
Быть может через много лет.
Раскаянье, потом прощенье,
Кто жил иначе, тот не жил,
Мы ищем для души спасенье,
Чтобы прощенье заслужить.
«Нельзя постичь путь корабля» - ,
Нам Соломон ответил строгий,
А как постичь пламень огня,
Явил что Серафим убогий?
Да, Серафим был прост, не горд,
Трудился же зимой и летом,
Смирение учил принять,
Сам смирен был по всем заветам.
Он прелести противник был,
Хотя пророчествовал явью:
«Царя, прославит кто меня,
И я его святым прославлю»!
Что летом пасху пропоют,
Мощи нетленные доставят,
В монастыре найдут приют,
Под колокольный звон прославят!
Нам духа вовсе не стяжать,
Не знаем мы такой науки.
Отец, Святой, прости опять,
И помоги от горькой муки.
Прости нам за твои труды,
Молитв твоих святые звуки.
Христос Воскресе! Вот зерно –
От Серафимовой науки!
Христос Воскресе! – в этом суть,
И в этом смысл всей жизни вечной,
Прости, отец и успокой,
Водой из родника Заречном.
Журчит обманутый родник,
Его ограды сталь сковала,
Он как-то высох, будто сник,
Задавленный стальным кружалом.
И мы–то бьемся, как родник,
И нам не стечь ко ждущей речке.
А жизнь? Она лишь только миг,
В короткой жизни человечьей.
Горит штатол огнем мерцая,
Надежда теплится в груди,
Страна-то у меня большая,
Дорогу только лишь найти.
Все продались за иномарки
Не тянет банков кабала,
Зачем любовь, семья? Подарком -
Пустая будет жизнь твоя.
Аборты, глупые флешмобы,
Когда вовсю гремит гроза?
Уж лучше я глаза прикрою.
Чтобы не видеть их глаза.
Но верю я, моя Россия,
Придет твой праздник в новый срок,
Пока же - по волнам мотает,
И вдоль, и накрест, поперек.
Стараюсь вдаль смотреть, тоскую,
Изменится ли что в стране?
И с каждым годом убеждаюсь,
Что не дождаться, видно, мне.
Увы, народ больной, испитый,
И на богатство повелось,
Здесь много разных паразитов
За век последний развелось.
Кругом откаты и распилы,
И нагольное воровство,
Кругом бумаги, сколько силы
Уходит в это вещество.
Кругом франчайзинги и тренды,
Как замутился русский мир!
Росатому стал звучным брендом,
Отец наш, странник Серафим.
Совсем что ль совесть потеряли,
Кричи, зови, людей – не зги…
Не раз такое сотворяли
В стране еврейские мозги.
Так глухо наплевали в душу,
Что она плачет не спросясь,
Так хочется вразмах заушить,
Капиталиста-порося!
Саровка, Сатис, Вичкенза
Слились, как воды Иордана,
Родник прозрачный, как слеза,
Под лесом - будто его рана.
Стоят безмолвные леса,
Не слышно шума в их вершинах.
По пояс мокрая трава,
С клубникой льется по долинам.
Блеснет на солнце мокрый язь,
Рассветным золотом играя,
И понимаешь, вдруг, сейчас,
Что жизнь живая здесь, другая.
Сейчас всё трудно возвратить,
Здесь шумно и полно народу,
Здесь продают вино и снедь,
И даже наливают воду.
Царства Божия нет внутри нас,
Не стяжали мы святого духа,
Ох, люди грешные, без прикрас.
И в глазах нету слез, сухо.