Рига, Рига... Опять мне грустно,
Как такую печаль снесу?
Полюбить я успела Пустынь,
И лесную ее красу.
Храм, где ангелы ходят незримо
По пушистым дорожкам с утра,
И монахиню Серафиму,
Что как ангел, тиха и добра.
Все и проще там, и роднее,
Там и Дочка моя сейчас;
Неужели расстаться с нею
Суждено мне в недобрый час?
Здесь начальственный глаз сердитый
На послушниц всегда глядит:
"Почему у тебя лоб открытый?
Почему такой кислый вид?.."
Надоедно шумят трамваи,
Раздаются весь день звонки,
И смертельно меня пугают
В доме чёрные прусаки.
И со всех-то сторон напасти,
Не укрыться от них никак,
Словно чьей-то суровой властью
Заминирован каждый шаг.
В храме, с мыслями о небесном,
Поклониться куда, гляди:
На игуменское ли место,
Иль на хоры, что позади?
А коль матушки еще нету,
Тогда сестрам после икон,
Зная точно, как сделать это,
Уставной сотвори поклон.
И нельзя уже встать, где хочешь,
Помолиться, забыв про всех:
Быстро епитимью схлопочешь,
Не туда шагнув, не успев...
Как же спать мы хотели, Боже,
На моленьях долгих с утра!
И мечтали уж не о ложе -
Здесь уснуть на краю ковра!
Но опять поднимаюсь рано:
У меня ровно в семь часов
В котле печки - взамен титана,-
Кипяток должен быть готов.
Термоса уж стоят рядами,
А котел никак не кипит.
Я слежу с тоской за часами:
Опять будет народ сердит.
А подкидывая дровишки,
Надо меру предугадать,
Ибо если положишь лишку,
То котел начнет бушевать...
Печки всюду здесь, по-старинке,
Много дров надо наносить,
Но попробуй-ка хоть соринку
Ты в игуменской уронить!
Затоплю ли и нашу печку -
Грозный голос уж позади,
Не успею еще разжечь я:
"Много дров ты так не клади!"
Эта печка - для нас и соседей,
Но не поровну в ней добра:
В одной келье дрожат еще дети,
А в соседней уже жара.
Лишь одна старушка жалеет -
Как бы ни был противник лют,-
Скажет громко и не робея:
"Разве здесь собаки живут?!"
В ее келии все белоснежно,
И сияет угол святой.
Обласкает она и поддержит
Материнской своей добротой.
Что-то вкусное затевает,
Приготовит и принесет,
Или в келью к себе скликает,
Где уж чай нас горячий ждет.
Так спасла нас мать Магдалина,
Вражьим проискам всем назло;
И без печки зимою длинной
Было каждому с ней тепло.
А весной зацвели каштаны,
И будила меня всегда
По обычаю, очень рано,
Мелодичная песнь дрозда.
3.15, пора вставать мне.
Три поклончика образам,
Голубое "просфорное" платье,
Белоснежный платок по глаза.
Хорошо существу молодому
На замес раньше всех прибегать:
Тогда можно кому-то другому,
Кончив дело свое, помогать.
И по собственному почину
Можно даже тогда, коль не лень,
Замесить и за мать благочинну -
Месит с сердцем больным каждый день!
Пусть потом, если хочет, ругает,
Но наверное уж, не побьет.
А тому, кто другим помогает,
Бог особую радость дает.
Перед праздником на весь город
За неделю уже пекли,
Каждый день килограммов по сорок
Здесь замешивали муки.
Кто сей труд возглавлять достоин?
Кто здесь бодрствует на часах?-
Мать Феврония, старый воин,
Закаленный давно в боях.
Эта старица смотрит зорко,
Хоть согнули ее года,
Не сгорит ни одна просфорка-
Ведь она начеку всегда.
Со старинной своей ухваткой -
Еще руки ее крепки,-
Держит длинную рукоятку
Старой кованой кочерги.
Жар несносный от русской печи
Терпит здесь она много лет,
И в устах ее праздной речи,
Грубых слов неподобных нет.
Здесь строжайший во всем порядок,
И рассеянным - с ней беда:
Сразу видит орлиным взглядом,
Что положено не туда.
Нету хитрых машин для замеса,
Электрических печек нет,
И вручную катают тесто
Здесь все сестры помногу лет.
Нужен навык и сил немало,
Чтоб нести сей нелегкий труд,
И не скажешь уже: "Устала..."-
Все здесь поровну устают.
Кто печатает, кто катает,
Кто на протвень "низки" кладет,
Кто-то правило нам читает,
Или хор негромко поет.
Так несуетно, деловито,
Без задержек и лишних слов,
И работа шла, и молитва
До начала в храме часов.
Но последний протвень доложен.
Мать Февронии дремлется тут,
Молодым же дремать негоже -
Все на службу уже идут.
И в укромных местах коридорных,
Где сквозь двери виднеется храм,
В полутьме, в светлых платьях "просфорных",
Сестры белым подобны цветам.
Отдыхают усталые руки,
Пахнет ладаном и просфорой,
И церковного пения звуки
Поднимают духовный настрой.
И мы тоже в уюте притвора
Помолиться спокойно хотим,
Но пришлось еще раньше на хоры
По ступенькам взбираться крутым.
Здесь прохладно, светло и просторно,
Виден в окна сиреневый сад.
В золоченых киотах узорных
На перилах иконы стоят.
Выйдет матушка тут из покоев-
Замирают у многих сердца.
Опершись о перила рукою,
Словно с царского смотрит крыльца.
Многих лет отягченная грузом,
От тревог постоянных больна,
Свое войско ведет, как Кутузов,
По невидимой брани она.
Утром, вечером - всегда в храме,
Не пропустит и службы простой:
Трудновато управиться с нами
Без молитвы церковной святой.
Было дело, в субботний вечер
Заслужили мы все грозу:
Опоздало полхора певчих,
И кладут поклоны внизу.
Когда 30 отбили дружно,
Стала матушка нас учить:
"За 15 минут до службы
Надо певчим на месте быть!
Ни к чему самооправданье, -
Это есть лишь сугубый грех,
И как воду, пить поруганье
Надо с радостию от всех.
Если старшая вас задела,
И сейчас неправа была,
Но зато сколько лет терпела,
Сколько слез она пролила!
А вы только пришли спасаться,
И должны почтительны быть,
Пред монахинями смиряться,
Не перечить и не грубить!"
На все нужно благословенье.
Под дверями давно торчу:
Как сказать про свое хотенье,
И не вымолвить слово "хочу"?!
Если вымолвишь - все пропало,-
Поученье на целый час,
Что хотениям не пристало
Во обители быть у нас.
Отсекаются все хотенья,
Чтоб отсечь своеволья грех,
И есть только БЛАГОСЛОВЕНЬЕ, -
Старшим думать дано за всех!
Да вместит это всё, кто может.
Так дни бурные наши шли.
И у храма, и вдоль дорожек
Розы дивные расцвели.
Много праздников было летом,
И Владыка служил у нас.
Пред парадным тогда обедом
Встать приходится в ранний час.
С точным я прихожу расчетом:
Еще в трапезной - ни души.
Я люблю в тишине работать,
Выбираю себе ножи.
Хлеб нарезать мне надо тонко,
И с изяществом уложить.
Отодвинув его в сторонку,
По графинам весь морс разлить.
За припасами сбегать снова
В старый погреб, покрытый мхом,
Как лесное жилище гномов
Под зеленым крутым холмом.
Но кончается царство сказок
И мне сладостной тишины.
Все шумнее здесь с каждым часом,
Коридоры людьми полны.
Возбужденные слышны речи...
Удаляюсь теперь я в храм -
Скоро архиерею встречу
Предстоит петь на хорах нам.
Не покажется служба длинной:
Услаждать будут слух и глаз
Нам воздушная мать Христина
И дородный могучий бас.
И в послушническом одеянье
К нам малышка сюда придет,
У которой в глазах - страданье,
На устах - улыбка цветет.
У нее протез вместо ножки...
Чье несчастье, и чья вина?
С крестным ходом по всем дорожкам
На руках проплывает она.
Лето красное в самом разгаре,
Печке русской никак не остыть,
И при сорокаградусном жаре
В келье дверь не могу я открыть.
Греет снизу просфорная печка,
Сверху - солнце устало палить,
На иконе же нимб и крылечко
Еще надо мне позолотить.
И не терпят златые листочки
Ни малейшего ветерка,
И работу кончать надо срочно,
Так что воздух в запрете пока.
Все несносней в удушливой клетке
Продолжает болеть голова,
И не первая пьется таблетка,
И глаза уже видят едва...
Но и боль, и жару мне такую
Надо доблестно переносить, -
Негде взять для меня мастерскую,
Ни к чему ее больше просить.
Но зато мне привидится ночью,
Когда все затихает кругом,
Моя рыжая добрая Дочка,
И шершавым лизнет языком...
Свежий воздух всей грудью вдыхая,
Пробежав по холодной росе,
На заре я цветы поливаю -
Ишь засохли как, бедные, все!
Из окошка же мать благочинна,
Пробудившись, меня подзовет:
"И какая такая кручина
Спать, как людям, тебе не дает?!"
Продолжение следует...