Известно, что боевое знамя воинской части является традиционным историческим символом подразделения, предметом особой гордости военнослужащих.
Знамя части объединяет воинов воедино, дело чести каждого становится в образе знамени – общим делом. На знамени части находятся знаки отличия, заслуженные в боях. Здесь уже нет персонификации заслуг: ведь кто-то сражался храбрее, был удачливее, служил прилежней. Кто-то не так силён, не так умел, не так здоров и ловок. Но знамя говорит именно про общее дело, совместную заслугу, единую жизнь, где нет разделения на личности.
Этим смыслом – «общим делом» - знамя становится сродни Литургии, главной церковной службе, в завершении которой причастники принимают причастие, а радуются явленной в Литургии общности все прихожане. «Соборяне» - такое слово бытовало встарь. «Литургия» так и переводится – «общее дело».
По сути, боевое знамя и является зримым образом Литургии.
Знамя как бы объединяет военнослужащих в бою, символизирует единство и братство.
Не случайно утрата знамени для воинского подразделения – воспринимается как несмываемое пятно позора, и это серьёзно настолько, что командир части и лица, непосредственно виновные в этом, в военное время подлежат суду, а воинская часть - расформированию.
Так было в Уставе воинской службы, с такой установкой служили наши отцы и деды на полях Великой Отечественной войны.
Рискуя жизнями, бойцы стремились во что бы то ни стало спасти знамя полка, дивизии – если случалось попасть в критическую ситуацию. Спасти Боевое Знамя вопреки инстинкту самосохранения, может быть, даже вопреки стремлению спасти товарища… Что это? Это кажется на первый взгляд нелогичным. Но вспомним, что образ знамени был сопряжён даже не со смыслами «родного полка», «Родины», «рода».
В этом случае логичнее было бы спасать товарища или собственную жизнь: именно жизнь имеет ценность для существования Родины и рода.
На самом деле смыслы уводили в гораздо более серьёзные, а именно в сакральные слои коллективного сознания.
«Общее дело», Литургия!
Образ знамени сопрягался со смыслами религиозной принадлежности, религиозной святыни.
Только святыню, являвшуюся таковой для всех, можно было спасать в первую очередь, во вторую думая о помощи товарищам и в последнюю очередь думая о себе.
Только святыню, живущую смыслами самопожертвования и жертвенности, можно было желать спасти во что бы то ни стало, вопреки всему.
Думаем, Боевое Знамя действительно сопрягалось с образом религиозной святыни, и этому есть подтверждение в исторических традициях.
Утрата Боевого Знамени осмысливалась наравне со смертью – не с героической или праведной, не с Вознесением, а, напротив, - с рассеянием, погружением во мрак кромешный, в Ад. Возможно, эти подсознательные смыслы не осознавались чётко, но заставляли бойцов в трудную минуту поступать совершенно определённым образом. Спасая Знамя – они в сакральном смысле спасали всех своих боевых товарищей, спасали не бренные тела, а вечные души.
На параде Победы в 45-м, брошенные к подножию Мавзолея знамена и штандарты немецких частей символизировали полный и окончательный разгром этих частей, их свершившуюся гибель.
Для того, чтобы лучше понять отношение к Боевому Знамени в русской армии в исторической перспективе, обратимся к книге «Боевые знамена России". Автор книги - Вячеслав Леонидович Минёр - с 2000 г. - начальник Центрального музея Внутренних войск МВД России. Хорошо известна его книга "Церемонии и ритуалы Российской армии".
История отечественных боевых знамен, изложенная в книге Вячеслава Минёра, позволяет оценить и понять значение стяга в жизни вооруженных сил. Знамя названо в книге «священной реликвией». И всё, что происходило вокруг бытования Знамени – священной реликвии - насыщено яркими страницами мужества и героизма.
Авторитет боевых знамен неустанно укрепляли государственные деятели, командиры и начальники различных степеней. Тем самым они решали важные задачи формирования доблестного защитника Отечества, воспитывали в подопечных патриотическое сознание, готовность к самопожертвованию во имя победы.
Вячеслав Минёр пишет:
«В русской армии верность боевому знамени была абсолютизирована, то есть требование безусловного выполнения этого принципа являлось категоричным и однозначным. Священное отношение к стягу присутствовало уже в обрядах у славян-язычников...»
Как не вспомнить стихи Николая Рубцова, будто уносящие нас в дали «задремавшей Отчизны», к «удивительным вольным племенам» - в достославную Древнюю Русь. В яви же в этих стихах председатель колхоза - будто князь, и пляшет – а пляска в сознании древних русичей была сопряжена с ратным боем, ратный бой смыкался в сознании с «пиршеством» и со «свадьбой», о чём говорят и произведения фольклора. Так, поэт Николай Гумилёв приводит в своём стихотворении фольклорный образ битвы: «старинная бранная потеха» («И к старинной бранной потехе Огнекрылых зов трубачей»). Чуть ниже мы процитируем это стихотворение. «Председатель» в стихотворении Рубцова пляской своей развивает смысловой ряд – «доблесть – труд – честность – лучшая труженица – праведница – знамя». То есть – образ знамени «знаменует», возносит на вершину самые ценные качества народа, ценные и в бою в том числе:
Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племён!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времён…
Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил…
Очень показательно и стихотворение Николая Рубцова «До конца». Написанное практически за год до гибели, оно вмещает в себя все творческие устремления поэта. Здесь оно интересно нам тем, что не называя слов «знамя», «флаг» - тем не менее поэт обращается к флагу Родины, видит его своим мысленным взором, как видит флаг в стихотворении и читатель. Ведь на сельсовете – воплощении власти – всегда развевался государственный флаг. По алому флагу и узнавали сельсовет приезжие и проезжие. «Перед этим строгим сельсоветом» произносит слова поэтической, жизненной клятвы Рубцов, будто принимает присягу. И в устах человека «служивого», матроса Балтийского флота, клятвенные слова не могли быть чем-то случайным:
До конца,
До тихого креста
Пусть душа останется чиста!
Перед этой жёлтой, захолустной
Стороной берёзовой моей,
Перед жнивой
Пасмурной и грустной
В дни осенних
Горестных дождей,
Перед этим
Строгим сельсоветом,
Перед этим
Стадом у моста,
Перед всем
Старинным белым светом
Я клянусь:
Душа моя чиста.
Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!
Образ флага дважды возникает и в основополагающем для творчества Рубцова стихотворении «Видения на холме». Причем сначала флаг олицетворяет образ врага ( они несут на флагах чёрный крест), и кажется, что враг уже поработил Русь ( они крестами небо закрестили), так, что нет места на небе для знамени Руси… И это знамя действительно не появляется в стихотворении как прямо названная реалия. Но оно мощно проявлено как поэтический образ, образ завораживающий, сложный, наделённый победным, сакральным, нерушимым бессмертием, бессмертием изначальным, Богоданным.
Ведь «знамя Руси» в стихотворении – выше небес, закрещенных чёрными крестами, оно недосягаемо для врага и неизмеримо выше всех вражеских земных атак. Поэт располагает «знамя Отчизны» выше небес – в Космосе, во Вселенной, среди безбрежных пространств и времён, - в вечности:
Россия, Русь – куда я ни взгляну…
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шёпот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя…
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри, опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времён татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов в окрестностях России.
Кресты, кресты…
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они – и где-то у осин
Подхватит эхо медленное ржанье,
И надо мной – бессмертных звёзд Руси,
Спокойных звёзд безбрежное мерцанье…
Это поистине удивительное патриотическое, побуждающее к победам стихотворение, это пророчество Поэта о победной стезе России…
Бессмертие, спокойная сила победителя, безбрежность, вечность, Божественность… Такими словами-образами рисует Рубцов зримую видеологему: знамя Отчизны.
Стихотворение «Видения на холме» написано Рубцовым в 1962 году.
Откроем стихотворение, написанное во время Великой Отечественной войны поэтом-фронтовиком Арсением Тарковским. Бывший с начала войны в действующей армии, в бою под Великими Луками поэт был тяжело ранен, потерял ногу. Стихотворение «Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!» не имеет иного названия, кроме названия по первой строке, но имеет эпиграф из «Слова о полку Игореве»: строчку «Кони ржут за Сулою…» - это момент сбора в боевой поход Игорева войска. И здесь мы тоже видим образ боевого знамени, образ, не названный, но читаемый достаточно ясно:
Разве горький Игорь, смертью смерть поправ,
Твой не красил кровью бебряный рукав?
Разве киноварный плащ с плеча Рублёва
На ветру широком на полощет снова?
Как душе – дыханье, руке – рукоять.
Хоть бы в пропасть кинуться – тебя отстоять.
Так говорит поэт-воин, обращаясь к Родине. Стихотворение написано в 1941-1944 годах, и, обращаясь к истокам русской истории, к истокам русского искусства – к князю Игорю и иконописцу Андрею Рублёву – поэт вызывает перед мысленным взором образы красного армейского знамени. Окрашенный кровью в бою рукав князя, киноварный ( ярко-красный) плащ, полощущийся на «широком ветру» - что это, как не образы знамён? И само стихотворение - присяга на знамени, клятва воина и поэта защитить родную землю, Родину.
Интересно, что тот же образ «бебряна рукава» Ярославны как реющего над войском знамени звучит в стихотворении 1914 года, в стихотворении с полей сражений Первой мировой войны – в поэзии Николая Гумилёва.
Это стихотворение «Ответ сестры милосердия», которому также предпослан эпиграф из «Слова о полку Игореве»: «…Омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые его раны на жестоцем теле». «Плач Ярославны», - указывает Гумилёв.
…А когда с победой славной
Вы вернётесь из чуждых сторон,
То бебрян рукав Ярославны
Будет реять среди знамён.
Это стихотворение Гумилёва не столь известно, как ослепительно-яркое «Наступление», но тем не менее оно многое говорит сердцу патриота.
Слова «поэт-воин» самым тесным образом сплетены с судьбой Николая Гумилёва, офицера, сражавшегося на полях Первой мировой войны, дважды награждённого Георгиевским Крестом – почётной наградой за личную отвагу в бою. Он поэтически осмыслил чувства защитника Отечества на войне. Приведём отрывок из стихотворения «Наступление»:
…Я кричу, и голос мой дикий.
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды древних морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
В «Наступлении» нет образа знамени как такового, но разве знамя не присутствует в этих великих строках? Образ грозы, стихии с тучами, стремительно развевающимися по небу, словно летящие знамёна; образ волн мифических морей, волн времён – а материя знамени, флага полощется на ветру, как волны… Звук «з» в слове «золотое», - согласитесь, относительно редкий в повседневных словах звук, - звуки «м», «н», «я» в двустишии – не что иное как звукопись, и определение «золотое», по гамме не подходящее для сердца, уводящее скорее к «Сну Святослава» из «Слова о полку Игореве» и вроде бы должное сказать нам о «дорогом», «любимом и любящем», «верном» сердце, - скорее всего, определение «золотое» служит поэту для звукового проявления слова «знамя», присутствующего в стихотворении «между строк». А если мы вспомним, как «рядили знамёна» в Древней Руси, украшая и серебряными кистями, и, возможно, добытыми украшениями, - да увидим зримо развевающийся дым, «проходя по дымному следу»… Вот описание в «Слове о полку Игореве» знамени в честь первой победы Игоря:
«Чёрвлен стяг, белая хоругвь, червлёна чёлка, серебряно древко – победителю, Святославичу», - с восторгом и почтением говорит Неизвестный Автор. И здесь принято видеть знамя, захваченное у побеждённых половцев вместе с другими богатыми трофеями, хотя никаких иных слов, кроме вышеприведённых, по этому поводу в источнике нет.
Мы можем предположить, что восторг Автора относится не к захваченному у неприятеля знамени, - а к собственному знамени Игорева войска, которое теперь, в честь победы, будет украшено так, как говорит Автор: червлёными кистями и серебром – возможно, серебряными цепочками, обвитыми вокруг древка. На эту же мысль наводит и слово «хоругвь» - несомненно, относящееся к войску христиан. Был ли стяг Игорева войска красным с белой «хоругвью» на нём – с изображением святых, Небесных покровителей, или же был просто красным, и слово «белая хоругвь» представляет собой лексический повтор в смысле «чистое, праведное знамя», поэтическое восхваление знамени – мы не знаем. Но полагаем, что немногословный, достаточно сдержанный Автор так «развёрнуто» любуется всё же знаменем героев своей повести, а не захваченным ими знаменем неприятеля.
И, наконец, мы процитируем стихотворение Николая Гумилёва «Смерть», как и обещали несколько ранее. В этом стихотворении, говорящем про обстановку боя, появляется не знамя войска – а «знамя Господне», и незримо присутствуют образы знамён в понятиях «день», данном как понятие «жизнь», и в понятии «душа»: Знамя – день, знамя – жизнь, реет и проплывает в небе, скрывается из глаз; Знамя – душа, устремляющаяся в высоту; Знамя Господне – твердь – Вечность.
Таким образом, стихотворение, названное «Смерть», повествует нам на самом деле - о бессмертии:
Есть так много жизней достойных,
Но одна лишь достойна смерть,
Лишь под пулями в рвах спокойных
Веришь в знамя Господне, твердь.
И за это знаешь так ясно,
Что в единственный, строгий час,
В час, когда, словно облак красный,
Милый день уплывёт из глаз, -
Свод небесный будет раздвинут
Пред душою, и душу ту
Белоснежные кони ринут
В ослепительную высоту…
Откроем поэтические страницы Александра Блока – современника Николая Гумилёва, так же, как и Гумилёв, - поэта Серебряного века. Блок тоже был воином действующей армии, он был призван в июле 1916 года и служил в расположении части в районе Пинских болот около года – табельщиком в инженерно-строительной дружине. На войне важны все специальности, и пусть работа табельщика не столь «видная», как ратный труд кавалериста или пехотинца, но, тем не менее, – Блок служил в действующей армии.
Ещё до начала службы, в 1914 году, Блок пишет стихотворение «Я не предал белое знамя», короткое стихотворение о войне:
Я не предал белое знамя,
Оглушённый криком врагов,
Ты прошла ночными путями,
Мы с тобой – одни у валов.
Да, ночные пути, роковые,
Развели нас и вновь свели,
И опять мы к тебе, Россия,
Добрели из чужой земли.
Крест и насыпь могилы братской,
Вот где ты теперь, тишина!
Лишь щемящей песни солдатской
Издали несётся волна.
А вблизи – всё пусто и немо,
В смертном сне – враги и друзья.
И горит звезда Вифлеема
Так светло, как любовь моя…
Здесь поэт будто проводит незримую направляющую линию – от «белого знамени» сквозь ночные пути судьбы и волну времени – сквозь пространства и времена – к светло горящей Вифлеемской звезде. Тишина братской могилы одухотворяется солдатской живой песней, и через образ смерти на полях сражений поэт проводит нас к звезде Вифлеема – вечному Рождеству и высшему оправданию жизни. Здесь вечно жива не только земная Отчизна погибших за неё солдат – здесь вечно жива Отчизна Небесная, и на «белом» знамени проступают высшие символы – Образы Богородицы и Христа, символы непреходящие, вечные символы Родины.
Нельзя не сказать о том, что та же линия смыслов: «знамя – праведная битва – Родина – Православие» звучит в поэзии Блока уже в 1908 году, в цикле стихотворений « На поле Куликовом»:
Наш путь – степной, наш путь –
в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной –
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснёт святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль…
Мы процитировали поистине вечные строки из первого стихотворения цикла «На поле Куликовом». Если строки двух четверостиший из процитированного отрывка давно «разошлись на цитаты», часто служат эпиграфами, используются как «крылатые выражения», то среднее между ними четверостишие до сих пор остаётся в тени. А там – святое знамя Родины противостоит стали вражеского натиска. И именно этот «неброский» смысл связывает два поистине чеканных вечных поэтических отрывка, «освящает» их силой «знамения» - знамени.
Именно благодаря образу знамени в стихотворении так сильно звучат заключительные строки:
…Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!
Дважды повторенное набатом «Закат в крови» входит в линию смыслов: « знамя – закат - сердце в крови ( как закат, как знамя) – Вечность. Иными словами, поэт говорит нам, что смерти нет для отдавших свои сердца в битве за Отчизну, Отчизну святую и праведную.
Во втором стихотворении цикла – «светлый стяг над нашими полками». Знамя снова упомянуто.
Интересно заметить в третьем стихотворении цикла отражение образа знамени в щите воина. Вот эти строки стихотворения «В ночь, когда Мамай залёг с ордою»:
И когда, наутро, тучей чёрной,
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда».
Кто это «в одежде свет струящей», «не спугнув коня», явился воину перед битвой? Это – образ возлюбленной? Обращение «Ты», написанное с заглавной буквы, позволяет трактовать стихотворение и так, поскольку такие обращения были допустимы в стихах «о прекрасной даме». Но наутро, когда сон прошёл, когда воины поднялись на битву – это уже не сонное видение. А «лик нерукотворный» отразился в щите. Можно предположить, что в блестящем щите отражался Лик, что был на Хоругвях, на знамёнах войска – а в войсках Куликовской битвы это был Лик Богоматери. Мы склонны видеть в этом стихотворении слова о посещении воина Богоматерью, слова о праведности, оправдании сурового боя за спасение Отчизны.
Таким образом, и здесь, в этих строках, незримо, исподволь дан поэтом образ знамени войска: вечная Хоругвь, отражённая в щите, закрывающем сердце воина – Хоругвь, отражённая в сердце защитника Родины.
Образ знамени снова дан с помощью лингвологемы: подобно мифологеме, образ уводит к истокам менталитета, пробуждает и побуждает к действию, к активному бытию основополагающие понятия; лингвологема – образ из кладовых мифологического сознания, данный в слове, словесный ключик к этим кладовым.
Доступ к кладовым народного менталитета оказывался очень важен в тяжёлые годины испытаний; деятели культуры искали этот доступ, народные певцы открывали свои сердца. Надо ли говорить о важности побудительной силы искусства?
Откроем том удивительного лирика, истинно народного поэта Дмитрия Кедрина. Расцвет таланта Кедрина пришёлся на годы Великой Отечественной войны, несмотря на полное освобождение от службы (ведь поэт имел весьма слабое зрение – минус семнадцать диоптрий!) – Кедрин добился службы на фронте: с мая 1943 года он работал как писатель в газете Шестой воздушной армии «Сокол Родины», был, по сути, фронтовым корреспондентом.
К сожалению, первая же мирная осень оборвала дни поэта: он погиб, видимо, в стычке с бандитами в подмосковной поздней электричке, по дороге из Москвы к станции Черкизовская, где жил с семьёй. О том, что такие случаи после войны бывали, говорит нам одна из серий фильма «Рождённая революцией»: главная героиня гибнет, заступившись за людей, оказав сопротивление грабителям...
О смелости и силе духа Дмитрия Кедрина говорят нам его стихи.
Образ знамени удостоен многих проникновенных строк в поэзии Кедрина.
Вот стихи 1924 года: «Будущему» и «Стихи о весне».
…Он придёт, молодой и упорный,
Мир под новую форму гранить.
Перед ним свои стяги узорные
Солнце в золоте ласки склонит, -
Говорит поэт о новом герое, человеке новых поколений, в «Будущем».
… А сегодня мне всё нипочём,
Сердцу вешняя радость знакома,
Оттого, что горит кумачом
Красный флаг в синеве над райкомом.
Это сказано в «Стихах о весне» в противовес тому, что:
…Разве вспомнишь, что солнечный лак
Золотит бугорки и опушки,
Если голод, унылый чудак,
В животе распевает частушки?
Разве знаешь, что, радостью пьян,
Лес зареял вершинами гордыми,
Если вечно пустует карман
И на каждом углу держиморда?
В стихах Кедрина флаг – ещё и выражение социальной справедливости; выражение праведной, человеколюбивой идеи. К поэзии Кедрина применимы слова Василия Шукшина, прозвучавшие в фильме «Калина красная»: «Родина – это люди». Кредо повествований Шукшина красной нитью проходит и через кедринские строки…
В стихотворении «Беседа» герой, обращаясь к возлюбленной, решившей сделать аборт, спрашивает:
…Так, значит, сын не увидит, как флаг над Советом вьётся,
Как в школе Первого мая ребята пляшут гурьбой?
Послушай, а что ты скажешь, если он будет Моцарт,
Этот не живший мальчик, вытравленный тобой?
В четырёх строчках – описание самого ценного в жизни для Кедрина: здесь возможность творчества, жизнь как реализация Божьего дара, - и реализация человека в социуме, среди друзей, товарищей, соратников.
Творчество – и прикосновение к своему народу, и эта счастливая жизнь, данная летучим росчерком пера – под флагом Родины, освящающим народ.
А ведь «Беседа» - тяжёлое, болевое стихотворение, и вроде бы вовсе не о флаге…
Но флаг занимает в нем ключевое место: это оправдание, доказательство изначальной святости жизни. Весь социум, всё общество, вся счастливая возможность достойной жизни – даны через образ флага.
И – через образ певомайского праздника, ликования ребят на Первомай. Но праздник Первомая – праздник весны и труда – всегда ( за свою почти вековую историю в России) был сопряжён с государственными флагами, развевающимися на многих домах городов и сёл. Местные власти украшали город флагами, флажками, полотнищами с лозунгами и плакатами в обязательном порядке. Люди старших поколений помнят это парадное убранство улиц. И обычные жители стремились украсить крыши частных домов, иногда – балконы, собственными праздничными флагами, такими же алыми, как флаг Советского государства.
В годы войны Кедрин пишет множество патриотических стихотворений. И в 1942 году появляются два шедевра кедринской лирики – призывно-эпическая «Дума о России» и спокойная, величественная «Красота».
…Не испить врагу шеломом Дона!
Русские не склонятся знамёна!
Будем биться так, чтоб видно было:
В мире нет сильнее русской силы!
Чтоб остались от орды поганой
Только безыменные курганы,
Чтоб вовек стояла величаво
Мать Россия, наша жизнь и слава!
Мы привели окончание «Думы о России» - чеканные, победные строки!
А сияющую светом ферапонтовских фресок, таинственную «Красоту» приведём целиком.
Эти гордые лбы винчианских мадонн
Я встречал не однажды у русских крестьянок,
У рязанских молодок, согбенных трудом,
На току молотящих снопы спозаранок.
У вихрастых мальчишек, что ловят грачей
И несут в рукаве полушубка отцова,
Я видал эти синие звезды очей,
Что глядят с вдохновенных картин Васнецова.
С большака перешли на отрезок холста
Бурлаков этих репинских ноги босые...
Я теперь понимаю, что вся красота —
Только луч того солнца, чье имя — Россия!
Здесь нет ни слова о знамени. Но: отрезок холста… Холст поднят высоко, он смотрит с высоты «звёзд» и «вдохновения», «вдохновенных картин» из второго четверостишия. Что это, как не образ знамени? Образ дважды усилен: сияющим солнцем (золотое, красное Солнце светит с вышины, подобно знамени) и – бурлаками репинскими, да.
Помните, мы говорили в главе о красном цвете, что фигура бурлака в центре картины идентична по статике фигуре Свободы (что на картине Эжена Делакруа, картине, прозванной "Марсельезой Французской революции", ставшей олицетворением призыва к борьбе за освобождение), только рука у Свободы поднята, держит флаг, а рука репинского бурлака только готовится рвануть алую рубаху на груди, рвануться к свободе, - и будет ли иметь завершение этот жест?
Выбор образов в этом лаконичном стихотворении не случаен: Кедрин обращается к сердцу народа, говоря только главные слова. Иначе он перечислял бы все шедевры русского искусства: вот был бы знатный перечень!
Нет, - Кедрин сразу говорит о мировом контексте русского искусства, упоминая Леонардо да Винчи, и приводит только образы Васнецова (мифологемы народа, сказки, эпос, историю, - по сути, обращение напрямую к народному менталитету, народному характеру), да образы Репина – тему социальной справедливости и борьбы за народную правду. Для создания шедевра этого достаточно: поэт всё сказал – без единого лишнего слова.
В свете вышесказанного можно утверждать, что государственное знамя – суть имя народа, именование народа в определённый отрезок истории.
Знамя – зримое имя народа.
И в этом заключён сакральный, священный смысл знамени, восходящий к священному смыслу Слова.
Дм. Кедрин
Глухота (1941)
Война бетховенским пером
Чудовищные ноты пишет.
Ее октав железный гром
Мертвец в гробу — и тот услышит!
Но что за уши мне даны?
Оглохший в громе этих схваток,
Из сей симфонии войны
Я слышу только плач солдаток.
Александр Трифонович Твардовский. Я убит подо Ржевом
1945
Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки,--
Точно в пропасть с обрыва --
И ни дна ни покрышки.
И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Я -- где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я -- где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Я -- где крик петушиный
На заре по росе;
Я -- где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где травинку к травинке
Речка травы прядет, --
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.
Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю,
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?..
Этот месяц был страшен,
Было все на кону.
Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?
Нет, неправда. Задачи
Той не выиграл враг!
Нет же, нет! А иначе
Даже мертвому -- как?
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она -- спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас,
На земле на поверке
Выкликают не нас.
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам -- все это, живые.
Нам -- отрада одна:
Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос, --
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мертвых проклятье --
Эта кара страшна.
Это грозное право
Нам навеки дано, --
И за нами оно --
Это горькое право.
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
Всем, что, может, давно
Вам привычно и ясно,
Но да будет оно
С нашей верой согласно.
Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли,
И в тылу у Москвы
За нее умирали.
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
Нам достаточно знать,
Что была, несомненно,
Та последняя пядь
На дороге военной.
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить.
Та черта глубины,
За которой вставало
Из-за вашей спины
Пламя кузниц Урала.
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы,
И Смоленск уже взят?
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже!
Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой! --
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!
Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг, --
О, товарищи верные,
Лишь тогда б на воине
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне.
В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.
Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.
Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос ваш мыслимый.
Братья, в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, --
Были мы наравне.
И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,
За Советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,
Тот еще под Москвой.
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?
В городах миллионных,
В селах, дома в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?
Ах, своя ли. чужая,
Вся в цветах иль в снегу...
Я вам жизнь завещаю, --
Что я больше могу?
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Горевать -- горделиво,
Не клонясь головой,
Ликовать -- не хвастливо
В час победы самой.
И беречь ее свято,
Братья, счастье свое --
В память воина-брата,
Что погиб за нее.
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,-
Речь не о том, но все же, все же, все же...
1946