Из грязи в князи, а потом в тюрьму,
Другого не предскажет и оракул,
Жаль, Хорошавин над судьбой не плакал,
И делал всё совсем не по уму...
Его вела по жизни нищета,
Хотелось парню многого и сразу,
Того, чего не видел он ни разу,
Пока во взрослость путь себе топтал.
И вот она, кормушка для души,
Для плоти, что порою, ненасытна,
Но что мешает, потихоньку, скрытно,
Себе немного больше покрошить.
Потом желанье вырастает в страсть,
И можно всё, и что нельзя, то можно,
А сердцу, как ни странно, не тревожно,
Оно за то, чтоб ел хозяин всласть.
Чтоб время, целым полчищем часов,
Жизнь отмеряло платиной и златом:
В тельца наш губернатор верил свято,
Закрыв свои хоромы на засов.
А чтоб черкнуть очередной указ,
Которым сам не будет он обижен,
В кармане слева, там, где к сердцу ближе,
Ютилась ручка, в миллион, как раз.
Не знаю, баксов, евро, фунтов, но
В рублях, сказали, что-то выше крыши,
Я о таких, признаться, и не слышал,
А если, все же слышал, то в кино...
Но там еще нашли и миллиард,
Я до стольки считать не научился,
Попробовал, да только сразу сбился,
Поэтому, подсчетам был не рад!
Нет, к власти быдло подпускать ни-ни,
Их власть и деньги развращают быстро,
И взятка — холостой, простите, выстрел,
Ну, как и чем на это не взгляни.
Беда, что Хорошавин не один,
Таких, как он, по областям без счета,
И воровство для каждого работа,
Где каждый, пусть не царь, но господин.
Конечно, всех нельзя пересажать,
Да и замену каждому не сыщешь,
Воров у нас не сотни и не тыщи,
А людям остается лишь роптать.