Он был верен только морскому зову.
Острой бритвой в драках располосован -
шрамы сплошь.
От курева голос сорван.
И от песен, тех, что он ей шептал,
смуглокожий ангел, пират, шайтан,
возвращаясь в порт из далёких странствий.
И она ему говорила:
"Здравствуй!".
И пила с ним вместе мартини асти
(пузырьки играли на языке).
А потом лежала в его руке.
Загибая пальцы, считал моря он.
В тёмный омут мыслей его ныряя,
ей бы стать последней портовой лярвой,
ей рубцом бы стать меж его ключиц -
и от моря синего отлучить.
Отлучить не вылечить, не избавить.
И она крестила его губами -
в каждый шрам впечатываясь на память
перед тем, как снова он уплывал.
И она, я знаю, была права.