Он еще не стар, но годы уже берут свое. С некоторого времени стрижется очень коротко. Так менее заметно, что волосы за последнее время сильно поредели. Чаще всего Поэт строен, худощавого сложения. Лицо выглядит нездоровым и бледным от терзающих его мыслей и хронического недосыпания. В воспаленных глазах дремлет огонь дьявольской страсти и скрытых тайных желаний. Его тонкие губы кривит язвительная улыбка непризнанного гения…
Поэта не узнать на улице, но можно легко встретить на творческой встрече в литературном клубе. Там находится его привычная среда обитания.
Будучи приглашенным туда, он садится в самом дальнем углу, весь напряженный, словно натянутая гитарная струна. Поеживается на краешке стула и внимательно оглядывает новую обстановку. Его руки с тонкими пальцами нервно теребят бахрому скатерти. Он выглядит робким и смиренным.
Поэт одет скромно и одновременно с какой-то подчеркнутой небрежностью, даже неряшливостью. Тонкая шея повязана пестрым шарфом, впалые щеки отливают сизой восточной небритостью. Кажется, что все обывательское, земное, ему совершенно чуждо. К быту поэты мужского пола относятся с глубоким презрением.
Руководитель клуба, женщина перманентного бальзаковского возраста, смотрит на него снисходительно и ласково, словно императрица Екатерина на своего нового фаворита. Она просит Поэта рассказать о себе и представить творчество.
Поэт слегка разочарован тем, что его здесь не знают. Впрочем, возможно, ему и рассказывать о себе особенно нечего. Чаще у Поэта нет обычной трудовой биографии. Его жизнь без остатка принадлежит творчеству. Теперь это не является зазорным, поскольку поэта в России больше не клеймят горьким прозвищем “тунеядец”.
Поэт не работает ради хлеба насущного. Он человек творческий и живет для пользы и удовольствия публики, которая платит ему славой и признанием, но чаще забвением и молчаливым презрением. Временным местом его работы может стать кочегарка, котельная или охрана магазина. Иногда оказывается на иждивении матери пенсионерки или женщины-спутницы жизни, с которой чаще всего состоит в гражданском браке. Такой брак у Поэта, скорее всего, второй или третий. Он нигде и никогда долго не задерживается, поскольку его вдохновение постоянно требует новых жертв, которых называет своими Музами. Все они глубоко уверены в его безусловном таланте и стойко переносят всевозможные тяготы беспокойной жизни.
Обо всем этом при жизни Поэта рассказывать не принято. Его биография еще должна обрасти легендами и мифами. Только тогда она может представлять настоящий интерес для будущего исследователя.
Руководитель литературного клуба приходит на помощь Поэту и просит рассказать творческую часть его биографии. С этим опять происходит заминка, поскольку кроме маленькой книжечки стихов, изданной с большим трудом и за собственные деньги у него за душой ничего нет. Эту незначительную деталь тоже можно опустить. Лучше говорить о больших планах.
Волнение Поэта быстро проходит. Бледное худое лицо его кажется напряженной застывшей маской. Поэт холодно говорит присутствующим, что поэтом себя не считает и пришел в литературу, чтобы просто стать человеком. Ведь это тоже много, если раньше такого не получилось. Подробно останавливается на творческих мастерских, где постигал секреты поэтического мастерства. Звучат имена известных и не очень питерских поэтов…
Сегодня это малоизвестная простому обывателю среда. Чаще всего, она существует в совершенно отдельном от других мире. Некое, замкнутое на себя пространство для избранных…
Представляя свое творчество, Поэт попутно критично отзывается о некоторых стихах Иосифа Бродского. Часто это сразу повышает интерес. Вроде, сам Поэт оказывается уже где-то рядом, на том же уровне.
Русские классики? Они вызывают у него снисходительную улыбку. Кто же сегодня пишет таким странным языком? Они безнадежно устарели и больше не заслуживают серьезного внимания даже в школе. Время должно рождать новые имена и новых кумиров…
Вообще-то русская классическая литература у нас почему-то отличается странной живучестью. Многие очередные новшества быстро стареют, а великие поэты через столетия приходят к нам на крутых поворотах истории, чтобы вытащить из очередной литературной и любой другой политической ямы. Но все это так, за скобками…
Поэт говорит, что совсем не готовился для сегодняшнего выступления, вытаскивает из кармана своих мятых брюк какой-то скомканный листок бумаги и принимается читать стихи. В этот кульминационный момент Поэт гордо поднимает голову, весь преображается и бледнеет еще больше. Он дрожит, словно в лихорадке, глаза сверкают огнем. Поэт чувствует приближение своего Бога. Звучат свободные поэтические формы, верлибр, потом читает что-то еще, более складное, но уже на память.
В его стихах много философских размышлений о смысле жизни, в которой он находит бесконечные тупики. Поэт словно выплескивает из себя болезненное внутреннее состояние, которое подтачивает его подобно тайной раковой опухоли. Из неясных, смутных образов постепенно складывается мистический ребус, который трудно воспринимается на слух…
Все же свои стихи он читает здорово, эмоционально. Там у него низколобые петербургские улицы стискивают челюсти, а время двигает тяжелые цепи эскалаторов. Его Душа то уходит в Небо корнями, то вспыхивает странными звездами листьев дурмана. Потом все это сложное построение попадает в глубокий колодец зиндана и умирает в ожидании Света. Умирающий “в корчи железной” снова оживает, а его наконечники ребер-стрел прорастают крыльями. Поэт снова парит над бездной, словно черный Демон…
- Настоящий поэт, - шепчет рядом взволнованный женский голос.
- А он ничего, душка, - отвечает другой, тоже женский. – Слушай, я о нем такое слышала, закачаешься…
В это время Поэт в своих стихах призывает дать ему яду, чтобы не видеть надоевшей серой действительности. Он говорит о войнах лживых, помойных речей, способных похоронить любого свободно мыслящего пиита…
На мгновение всем становится стыдно и горько за все это. Кому-то самому хочется свести счеты с жизнью. После последних слов автора, в зале повисает тишина. Собравшиеся облегченно вздыхают и возвращаются в реальный мир.
Все аплодируют, говорят слова одобрения и восхищения. Это успех, его успех и ради таких счастливых мгновений Поэту действительно стоит жить и терпеть всякие лишения.
Он выглядит смущенным и улыбается. Поэт больше не Демон с черными крыльями и выглядит каким-то размякшим, словно разбитый футбольный мяч после ответственного поединка. Ему здесь все бесконечно нравится. Поэт уже любит этот мир всеми фибрами своей души, каждой ее частичкой. Его заботливо угощают чаем с домашним пирогом и зовут приходить еще. А почему бы и нет? В клубе приятная, располагающая к творчеству атмосфера. Молоденькая блондинка с фигурой балерины, сидящая напротив него, совсем недурна. Поэтесса слева, улыбчивая брюнетка с печальными глазами, тоже кажется ему интересной.
Ему показывают уголок тщеславия, куда помещают портреты именитых гостей и участников литературного клуба. Между прочим, сюда можно потом повесить и его фотографию. У него даже есть такая, сделанная еще в молодости. Там он похож на поэта Андрея Белого. Со временем можно разжиться деньгами и заказать себе красивый портрет. Так делают многие известные ему поэты. Разве он не заслужил этого?
Теперь Поэт снова обретает самого себя и становится уверенным, злым и нетерпимым. Обсуждая произведение очередного автора, он разносит его в прах, оставляя лишь выжженное поле. Молодых и не очень поэтесс охватывает паника, и они уже боятся озвучивать здесь свои скромные стихи.
Поэт удовлетворен произведенным впечатлением и снова добреет. Все это теперь должно работать на него. Поэт щедро делится секретами своего мастерства. Он говорит об основных приемах, которые использует в своих текстах. Для него это нарушение читательского ожидания посредством алогизмов, образной вариативности, а также быстрой смены настроений лирического субъекта. В качестве примера приводит свое новое стихотворение. Верлибрическая система стихосложения позволяет ему в максимальной степени реализовать возможности деавтоматизирующего механизма, применяя их не только на лексико-семантическом, но и на ритмико-синтаксическом уровне художественного текста…
Такое обилие терминологии непривычно для уха участников местного клуба и все проникаются к Поэту еще большим почтением. Он со снисходительностью учителя, поясняющего прописные истины своим гимназистам, дарит окружающим поэтам благожелательные отзывы. Не забывает выразить свое восхищение стихами руководителю литературного клуба. Его еще долго не отпускают…
Поэт выходит на улицу и растворяется среди других совершенно равнодушных к нему пешеходов. С Невы порывами дует сильный ветер, становится сыро и холодно. Он поднимает воротник короткой курточки и думает о том, что теперь домой ему ехать совсем не хочется. Опять придется слушать разговоры подруги Клавы о деньгах, которых почему-то всегда нет, про ее поликлиники и вечные болезни. К появившемуся год назад сыну он совершенно ничего не чувствует, кроме нарастающего раздражения. У малого режутся зубы, и он будет опять орать до самого утра. Поэт печально вздохнул. Хорошо было в клубе. Стоит прийти туда еще раз.
Все же по-настоящему живут другие, а не он. Вот его друг, поэт Андрей Ольховский, это умеет, хотя содержание стихов у него всегда крутится вокруг одной пошлой темы – рюмки водки. Нет, конечно, там есть и интересные строчки. Андрей нашел спонсора из Нового Уренгоя, организовал литературную премию и себя любимого не забыл, дачку достроил…
Сегодня он поедет к своей матери. Это всего четыре остановки на электричке от Питера. Старый почерневший деревянный барак с печным отоплением и соседями алкоголиками стоит у самой железной дороги. Там прошло его детство, а в школьных тетрадках появились первые строчки стихов. Мать, тихая и одинокая женщина, сорок лет проработала фельдшером в местном медпункте. Она его самый преданный и надежный друг. Мать всегда верила в него и гордилась. Только она любила его по-настоящему и бескорыстно. О своей матери Поэт не мог думать без чувства вины и щемящей боли, но почему-то всегда старался заглушить скребущую совесть. Он снова будет у матери. Так Поэт делал всегда, когда ему почему-то становилось плохо. Радость он научился делить с другими…
Теперь он трясся в холодном пустом вагоне. Поэт закрыл глаза и улыбнулся, переживая лучшие мгновения недавнего выступления в литературном клубе. Как там, у наших классиков, у старика Гавриила Державина? “ Я царь, я раб, я червь, я бог”…
Фото из Интернета