Провожая дочь с зятем домой, Андрей Макарович попросил зятя проехать по всем трём деревням и объявить старикам о скорейшей явке к нему, управляющему, на главную усадьбу для срочного разговора. «Тихон! – сказал он между прочим – Эту коляску оставь себе, да и Карьку тоже! Мне хватит другой повозки, если что… Найдёшь куда поставить, чтоб не на открытом воздухе-то?» «Пригородить что-то придётся! Я всё равно собирался за лето сараюшку какую-нито пригондобить… А раз такое дело, нужно что-то более основательное придумывать уже потому, что для второго коня точно места нет…» «Ты не откладывай всё это в долгий-то ящик! Возьми мужиков, что нужно из стройматериалов, не спрашивая, раз не хотите сюда перебираться… Всё теперь тут ваше, дети мои! Мне-то самому мало что нужно… Да и с братом переговори, не вдаваясь особо в подробности, дай что ему нужно в первую очередь… Скажешь, что по моему распоряжению… Так проще пока… Понял меня?» «Понял! Конечно, понял… Только чудно всё это… Не умеют мои руки к чужому-то тянуться…» «А мои, думаешь, умеют? Думаешь, мне не чудно? Всю жизнь за каждую потраченную денежку отчитывался, а теперь вот и не знаю как и жить-то дальше… Добил меня совсем Лёвушка щедростью-то своею, как есть добил… Была бы хоть Сонечка жива, а так…»
«Пап! – подключилась к разговору Варвара – Что толку горевать по тому, чего и не исправить, и не вернуть? На всё воля Всевышнего… Будем жить, как получится, Андрей Макарович, барин ты наш новоявленный, отец и благодетель!» - старалась она своею показною дурашливостью хоть немного разрядить тягостную для всех обстановку… «А я вот пошлю тебя на кухню котлы-то чистить, враз позабудешь как ерничать-то!»- попытался он поддержать дочь… Но всё выходило не так, грустно и, более того – тревожно… Неизвестность и неуверенность в завтрашнем дне не то, что легла всем троим на плечи, она их просто придавила тяжестью своей неопределённости… Эх, кабы не эти революционные брожения да не беспорядки, что творились вокруг, жили бы они себе да поживали! Но это всё кАбы, да кабЫ… Жизнь, не спрашивая ни у кого на то согласия, делала крутой поворот… А вот для всех ли он был к лучшему, это как посмотреть…
Всю ночь Андрей Макарович не сомкнул глаз… О чём только ему не думалось… И так и так прикидывал, и так, и так размышлял, а под утро всё-таки решил, что не нужно пока никому из жителей Лучиков объяснять настоящее положение дел… То, что раскрылся перед Варварой и Тихоном, так это дело семейное, а вот остальным прочим не следует пока знать об изменившейся ситуации в управлении имением и кто теперь хозяин тут и всему и всем…
О чём он собирался поговорить со старейшинами? О сложной обстановке вокруг – это в первую очередь, конечно... О том, что делать, если вдруг посторонние какие «бузотёры» начнут и здесь «воду мутить»… Что ещё? Спросить, у кого есть в чём-то нехватка какая… помочь… И на этом, пожалуй, пока всё… Не стоит спешить, не за чем… А там, как Господь управит, так оно и будет…
«Бузотёры» появились в конце августа в Дальних Лучиках… Кто такие? Что? Откуда? Никому о них ничего доподлинно известно не было… Пять человек: трое мужиков и две коротко остриженные в красных косынках девки… Ходили по деревне, кричали, собирали всех на сходку… Но как-то мало кто к ним вышел-то: дел, как всегда, невпроворот, каждый день дорог… Лишь несколько совсем захудалых да любопытствующие бабы с малыми детьми на руках: интересно же, кто такие? Чего явились, чего хотят? «Ой, бабоньки! А одеты-то чудно… - перешёптывались лучанские сплетницы между собой – Жара, а они в кожаных куртках… Можа, больные какие?» - шептала одна. «Ага, Настасья, как же? Прям усе сразу и больные? Не наче, сектанты, какие-то… В свою веру будут заманивать… Не о них ли батюшка на проповеди-то предупреждал?» «Господи! Спаси и сохрани! – перепугано крестилась первая – Пошли отселева от греха-то подальше!» «Постой минуту! Давай послушаем, чё хотят-то…» «А девки-то ихние точно опосля тифу… Стрыганные, гляди… Так только опосля тифу стрыгуть!» "Ну, да, ну, да!" – поддакивали ей остальные, всё равно не веря ни в какую моровую язву, кроме городского бесстыдства…
«Уважаемые товарищи крестьяне! – громко прокричал вдруг один из мужчин, призывая тем самым тех, кто явился, проявив к ним хоть какое-то любопытство – Мы пришли обрадовать вас, что теперь вы свободные граждане! В стране свершилась революция и власть перешла в руки рабочих и крестьян! К вам перешла, товарищи! Ура!» - проговорил он и бодро прокричал это самое «ура», которое немедленно поддержали только пришедшие вместе с ним…
«Чевой-то он проорал-то? А, Матрён?» - вскинулась вопросом всё та же Настасья. «А шут ево знаить… Власть какая-то к нам с тобой перешла…» «Когда? Над кем власть-то?» «Да не знаю я… Сама как есть ничаво не поняла…» - поджала губы товарка, толкнув подругу в бок… Но тут к тому мужику, что орал громче всех, подошёл местный старик, которого все знали как Петровича, с вопросом: «Вы, к примеру, хто ж такие будете?» «Мы - представители революционного комитета! Присланы к вам для разъяснения текущей обстановки!» «А! – перебил его дедок, не дав договорить – Текущей... Усё понятно! Ты, вот что, милок, забирай-ка своих лахудр стрыганных и чеши отселева покуда ещё могёшь! А то когда наши робяты возьмутся вас провожать, хуже будет… Ступайте отселева с Господцем! Не мешайте нам спокойно жить! Мы тута сами себе хозяева и нам от ваших комитетов ничаво не надобно! Так там и передайте!» - и махнув рукой односельчанам чтобы расходились, повернулся к «гостям» спиною и потрусил в один из близ расположенных домов. Через несколько минут возле пришедших никого из местных не осталось…
Но через пару недель в дом Тихона прибежал испуганный парнишка со словами: «Тихон Петрович! Скорее, там управляющего увозят!» «Кто увозит? Куда?» - подскочила встревоженная Варвара. «Не знаю! Чужие… Понаехали… с наганами… Кричат…» "Варь! Верхом я скорее! А ты давай на бричке за мною!" – прокричал Тихон и только пыль столбом по-над дорогой…
Когда Варвара примчалась в главную усадьбу, то и не сразу сумела пробиться сквозь многочисленную толпу мужиков, сбежавшихся выручать из беды своего управляющего… Никто из них ничего понять до конца не мог: что вообще происходит? Кто это такие? Что им здесь нужно? Зачем понадобилось куда-то везти Андрея Макаровича? Но и даже без должного понимания было видно, что всё это не к добру… Отец стоял вместе с Тихоном на ступеньках барского дома бледный и какой-то потерянный, молча оглядывая кричащую толпу, не различая даже кто есть кто…
«Да, пропустите же меня!» - закричала она так громко, как могла. Мужики, удивлённо оглядываясь, немедленно расступились, узнавая её. "Что здесь происходит?" – громко и резко обратилась она к высокому, давно не брившемуся мужчине, определив его за старшего. «А ты кто такая?» «Я-то дочь Андрея Макаровича, а вот вы кто такие, и что здесь делаете?» «А мы представители народной власти! И здесь мы для того, чтобы освободить вот этих всех граждан от до сих пор угнетающих их помещиков и других представителей буржуазии… И, вообще, я не обязан разговаривать с одной из них…» "Да!? Вот оно что… А где вы тут нашли помещиков и этих самых буржуа? Где вы их тут обнаружили, в ком? Мой отец такой же наёмный работник, как и большинство из вас! Он просто управляющий… Управляющий, и замечу вам, совсем не плохой! Спросите любого из здесь присутствующих мужиков, обижал ли он кого-то из них, хотя бы одного? Отказал ли хоть кому-то в просьбе? Не помог ли в трудной житейской ситуации? Он сам всю свою жизнь живёт на то, что платил ему барин, да и то почти всё тратил на тех же мужиков, ничего не имея за душой… Зайдите к нему во флигель и сами посмотрите, что он нажил за все эти годы, что заботился о благополучии имения в целом, и каждого крестьянина в отдельности… Пойдёмте, пойдёмте!" – решительно потянула она за рукав этого сердитого представителя.
«Да был я уже там, был…» «Был… Ну, а если был, то за что же вы его терзаете-то? Увозить куда-то собрались пожилого и не совсем благополучного здоровьем человека…» «Никуда мы его не увозим… А вы… Как ваше имя, гражданка?» «Варварой меня зовут… Вот только я пока не гражданка, а замужняя жена! Гражданки они, как я помню ещё из курса о французской революции, полностью свободными быть должны, так? Или я в чём-то ошибаюсь?» - наседала она на уже терявшего собственную уверенность перед такой красивой, но неожиданно напористой женщиной, представителя… «Нет! Не ошибаетесь… Свобода – это то, за что мы боролись на фронтах революции и победили!» «Вот… не ошибаюсь… А если я не хочу вот освобождаться… А если мне очень нравится подчиняться моему мужу, понимаешь, нравится! Тогда как? Ведь, судя по твоим словам, я теперь имею на это полное право! Так?» «Да живите вы как знаете… - совсем растерялся «представитель» - Мы здесь вовсе не за этим…» - и поскорее, чуть ли не бегом, присоединился к своим товарищам… Но от неё не так легко было избавиться. «Не за этим, говорите… А зачем?» «А затем, чтобы провозгласить здесь Советскую власть! Объяснить несознательным гражданам, что они теперь свободные и никто не смеет их угнетать, а всё имущество бывшего эксплуататора экспроприируется в пользу бедных, то есть всех вот этих людей! Кто был никем, тот станет всем!» - прокричал он в толпу очередной мало понятный лозунг, чтобы каждый мог услыхать сколько счастья ему привалило и сразу…
«Вот и слава Богу! – вдруг произнёс теперь уже бывший управляющий, молча, но с удивлением наблюдавший за словесной баталией дочери – Камень с души, честное слово! Всё, дорогие мои! – повернулся он уже к мужикам – Живите отныне как знаете! Я теперь вам никому и не указчик, и не защитник! Одно прошу, как начнёте делить, про меня не забудьте… Пусть я и один живу, но пить-есть мне тоже, пока жив, нужно будет… да, и комнату во флигеле оставьте за мной… больше ничего не спрошу…»
Вот как-то так, по рассказам очевидцев, пришла Советская власть в Лучики, которая почему-то во всех бумагах стала обзывать все три деревни одним
«именем»: Лучки, а не Лучики… Экспроприировали буковку… правда, об этом не сразу здесь и узнали-то, спустя уже много лет, когда кому-то понадобились какие-то справки-документы…
С неделю ещё потом походили, поколготились, поорали и укатили куда-то дальше… А жизнь на селе она распорядку подвержена, сам собою хлебушек даже если и уродится, то уж никак не обмолотится, и ссыплется только в мышиные закрома… С неделю подурили да и опомнились и отправили стариков на поклон к управляющему, вины за собою не ведая: «Не оставь, отец родной! Принимай обратно бразды правления в свои надёжные да знающие руки!» Не смог отказать… И стали жить, как жили, с той лишь разницей, что урожай делили теперь по количеству едоков, не забывая о стариках и детях, и количеству отработанных дней… А то тут вдруг появились и такие, которым очень понравилось выражение «имею право»... Но таких сами мужики на место и поставили: «Имеешь право орать – ори! Но и каждый из нас имеет право НЕ работать за тебя! Ты, что, в эксплататоры записаться хочешь? Так их таперь нетути – все равные! Я работаю, а ты почему нет? Как потопаешь, так и полопаешь!»
Время от времени наезжали, чего-то требовали, им здесь это давали (в основном, зерно) с общего согласия мужиков, чтоб не мешали жить, и опять уезжали… Тихон во всём помогал тестю, был по сути его правою рукой… да и левой тоже…
Между собою в семье было настолько хорошо, как только можно себе вообразить… Огорчало одно: Коля оставался единственным ребёнком и потому был всеобщим любимцем и баловнем, а дед Андрей так тот и вообще не мог ему ни в чём отказать… После трёх выкидышей Варвара потеряла последнюю надежду стать ещё хотя бы раз матерью… Бабы на деревне быстро припомнили, что и матушка её, покойная Софья Иппатьевна, тоже вот так вот не сумела выносить дитя-то… Знать, по родове… Знать, тому и быть… Знать, и у дочери судьба такая… А потому, когда весной 1921года она вновь забеременела, то даже перестала беречься да осторожничать, ожидая со дня на день печального повторения… Как всегда много работала и по дому, и в поле… Но наступила осень, а потом и зима… Отпраздновали Рождество… И вот, в аккурат, на день святой Татианы в семье Тихона случилось долгожданное прибавление: девочка, Танюшка! «Копытца» обмывали чуть ли не две недели… Пир, гулевание! Радости и предела не было! А как Колюшка-то радовался маленькой сестричке! Глаз с неё не спускал бы! Чуть та закряхтит, так он первый к её люльке подскакивал…
Два годочка ей исполнилось… Зима тогда была тоже… Вдруг под окнами крик-шум… Что такое? «Тётя Варя! Тётя Варя!» - ребятишки… от страха глаза с плошку… «Что случилось?» «Там Коля ваш… С горки скатился и не встаёт…» В чём была, в том и подхватилась бежать… А его уже несут ребята, что постарше… Головою об лёд… Три дня промаялся без сознания и отлетела ко Господу ангельская душа… Тяжело родителей хоронить… но детей… Не приведи Боже никому испытать подобное… Утром после похорон проснулась с седою прядью во всю длину косы… Запретила себе петь… обет дала…
Не менее трудно пережил смерть внука и дед Андрей… Он и так в последнее время сдавать начал, а это горе и вовсе подкосило, лишило его последних жизненных сил… Всё сидел бы и сидел на одном месте, устремив взгляд в пустоту… Не позови поесть, за весь день куска хлеба не проглотил бы и не заметил бы того… Тихон с ним уж и так, и так, и Танюшку принесёт понянчить… Как и не понимает, что от него хотят… А ближе к осени и вовсе слёг… Пришлось перевозить к себе…
Как-то под вечер Варя подошла к отцу спросить не нужно ли чего, может, хочется что-то… «Нет! – отмахнулся он рукой, а потом попросил - Присядь-ка, сказать тебе хочу… Не могу я вот так умереть, не покаявшись перед тобою…» «Да будет тебе огораживать-то! – вскинулась она - Помирать он собрался! Успеешь ещё, належишься! Как сам-то, помнишь, говорил?» «Нет… видно, подошёл мой час… Сонечка сегодня приходила… зовёт к себе… Пора мне собираться к ним с Колюшкой… Да, я ничего… Да и не об этом я хотел поговорить-то с тобою… А где Тихон? Дома?» - заводил глазами по избе, отыскивая зятя… «Нет, нету! Хлопочет там чего-то…» «А… вот и хорошо! Хотя он знает то, что я тебе сейчас скажу-то, в чём признаюсь… давно знает… Только я просил его молчать, пока сам не осмелюсь сказать… Вот подоспело такое время…» «Что за тайны мадридского двора-то?» «Я тебе хотел про Николая… про конюха-то…» «Я давно и думать про него забыла…» «Нет! Ты послушай… Ведь, тогда я не отправил его в солдаты-то… В монастыре он. Сам выпросил у меня… в ногах валялся… На другой день и отвёз я его… И потом узнавал… Постриг он принял… Грех ваш замаливает… Так и просил: пусти, мол, замолить хочу и за себя, и за соловушку свою, за тебя то есть… Плакал… Ну, я и не выдержал, сделал по его просьбе… Потом каждый год на Николу зимнего по нескольку подвод с продуктами за свой счёт туда отправлял… Помнишь, небось?» «Нет! Откуда было мне знать? Да и до того ли тогда было… Но всё равно, спасибо, что рассказал… Свечки за упокой грех за живого-то ставить…» «Варь! Я, ведь, ему написал, что Колюшка погиб… Отец, всё-таки… не по-божески молчать-то было… Пусть знает… Простил он меня… знаю, что простил… А ты поплачь, слышишь, поплачь! Вижу, как тяжело тебе…» "Ты о чём? Об этом? Об этом я уже давно всё выплакала… Жив и жив… У меня теперь совсем другая боль и печаль… Ты вот улёгся… Помирать собрался… Совсем сиротой оставить хочешь свою Варюху-горюху, как в детстве-то, помнишь, меня звал?" «Ну, ты уже большая девочка…» «Пока ты жив, так и буду девочкой… Потом уже никто так не назовёт… Сразу тётенькой сделаюсь… Поживи, а? Не спеши! Побудь с нами! А Николай… что Николай… Дура была, а ты был прав! Зато теперь вон как я своего Тишу-то люблю, больше жизни самой! Правда-правда! Самой порою чудно бывает! Поживи, пожалуйста, ни о чём так не просила, как об этом прошу!»
«Поживу, поживу! А как же? Теперь, когда ничего за душой-то, никакого вранья-то? Обязательно поднимусь! Непременно!»
Перед самым Покровом отнесли, как просил, к Сонечке под бочок с Колюшкой… Сразу три родных холмика присыпал-укрыл снежок-то в том году…