Почему моя душа ни на кого не распространяется,
Ведь я в нее впускаю вроде бы всех под ряд.
Стараюсь улыбаться тому, кто не улыбается,
И так откровенно тем, кто и вовсе тому не рад.
Сквозь песни сквозят моя горечь и радости,
Я навзрыд выдыхаю слова под мелодию.
Не от жизни меня так тошнит, а от гадостей,
Что трамбуют печаль незаметную, вроде бы.
Упорхнув из гнезда материнского с жадностью,
Я искала свободы, людей-содушевников,
И наткнулась опять на одни только гадости,
Из-за них мои мысли, как племя отшельников.
Дрессирую себя, что бы мне еще выдержать,
Нетерпенье терпеть заставляю с брезгливостью.
В капюшоне от всех мне себя нужно вылежать,
Поражаю себя же своей нетерпимостью.
В мазохистской и глупой себяфилософии,
Нахожу муки радости, смех честолюбия.
Обезболив чертоги души в псевдоморфии,
Я считаю все это защитным орудием.
Пожиратели времени - лень и бездействие,
Унизительно в спину мне тычут укорами.
Это хуже, должно быть, чем прелюбодействие,
В сочетании с другими такими позорами.
И нет оправдаться мне способа, смелости.
Вообще нет и слова сего – оправдание.
Придумано глупо, в наивной незрелости,
Как выход без выхода, - скудное знание.
Что жалость к себе тоже грех непростительный,
Хотя и ругать себя тоже не следует,
Ведь в жизни своей весьма непродолжительной,
Я жду, что добро Человек унаследует.