МАРТОВСКАЯ ПОРОША НАД ОКОЙ
ПЕСНЯ ЭВРИДИКЕ
Только стежка пропадала…
Другая песня
…Когда тела были таким образом рассечены пополам,
каждая половина с вожделением устремлялась к другой
своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно
желая срастись, умирали…
Платон. Пир
В начале марта, в наступающем вечере, смотрю с холма на сизо-белесую Оку, под сходящим с неба покровом мелкой крупы, на расползшиеся прогалины, что покрывает рябью каждое дуновение ветра. Передо мной, на уступе крутого склона, цепляется за землю обломанное деревце райской яблони, угольно-почернелые плоды которого сжались до размера вишни.
Вспоминаю: в этот же день (у меня в памяти он остался именно как шестое марта, воскресенье, ярко-солнечно) много-много лет назад на Оке под лед ушла девочка, игравшая там вместе с другими детьми. Ее нашли за несколько часов, хотя поиск под огромными полей еще не растаявшего льда невозможен: вероятно, тело вынесло в другую большую полынью.
Девочке было лет около восьми; а сколько мне? Она была, кажется, или на год старше, или на год моложе меня. Когда-то она могла бы стать мне подругой, возлюбленной, женой. У меня не осталось в памяти картины ее похорон. Но я знаю, вместе с нею положили любимую куклу: дали прямо в руки, как ребенка.
Издалёка, с холма, через легкую пелену, мне хорошо видно, как снег заполняет ямки чьих-то следов на речном льду. Белые стопы идут, идут, идут до края полыньи, где их поглощает встопорщенная ветром вода.
Языком волна берега лакает,
умброй вымазан талый луг,
сумрак гУбой серою намокает,
заполняя леса вокруг.
И, влекомый взглядом былого лика,
утопая в бровей разлёт,
за тобой ступаю, моя Эвридика,
на времен отсыревший лед.
Воспален зимой, будто зноем лета,
где в пролубках кипит вода,
белым снегом слетаю я, белым следом
в мир, откуда нейдёт следа,
где как воск, бело-жёлты тела растений,
где прозрачны стоят дома,
где безумно чаянье воскресенья
во всезрящих очах ума.
Там, где встречные души, как рыбок стаи,
врассыпную спешат с пути,
я на ивовой удочке опускаю
сам приманку своей плоти,
всё гляжу, к ледяному припав обрыву
на обламывающемся краю,
вожделея тебя вознести, как рыбу,
серебристую жизнь мою,
как себя самого, так – тебя, чтоб вместе,
чтобы сдвоенною струной
над воронкой смерти играли пЕрсты,
над подлёдной гудя страной.
И зову, и слова мои, словно леска,
между льдами свистят, остры:
где ты, Матерь моя, Дочь, Сестра, Невеста,
боль отрубленной стороны!…
__________________________________________
Микеланджело да Караваджо. Нарцисс. 1597 - 1599. Фрагмент.
Рим. Палаццо Барберини