В восьмидесятые годы я жила в Липецке на улице Гагарина. Тихий район двухэтажек, сараев; школа, детсад - в окна заглядывают. Из-за забора детсада, куда меня водили, можно было смотреть на собственное окно на первом этаже. Смотреть и плакать. Еще плакать, увидав на тропинке свою бабушку, которая идет в школу на работу, а не за мной. А я тут, за забором, как щенок в клетке. И так каждый день.
Как-то я принесла в детсад заячий хвост, прятала его в ладонях и говорила всем, что это мой хомяк, и что он сейчас спит. Все верили и хотели хомяка погладить. Гладить хомяка я давала, а будить нет.
Потом щенком в клетке стал мой брат, и я не помню, было мне его жалко или нет. Помню только, что он все время убегал на на ЖД-вокзал, а это два квартала и через проезжую часть, смотреть на поезда, а мы его искали. И, почему-то, это казалось не страшно. А страшно было подойти к голубятне, что стояла за сараями, и встретить там ГОЛУБЯТНИКОВ, которые, по бабушкиным словам, могли нас схватить, украсть и унести в неизвестном направлении. А что потом? А потом - все. И вообще голубятник - ругательное слово.
В конце января 2015 года мы в Липецке праздновали юбилей моего крестного - шестидесятилетие. Его сыновья, в числе разных сюрпризов, подарили ему пару белых голубей с чубчиками и хвостами вейером. Крестный плакал. Потому что мечты должны сбываться - даже мечты о голубях. Мой крестный теперь голубятник. Знала бы моя бабушка тогда, в восьмидесятые.