«Блажной, как есть, блажной! Папаш! А Тихон-то ваш, случаем, не в голову был ранетый, а? Это что же такое деется-то, люди добрые? Нет, вы только поглядите на него: сына кормить! Да тебе-то он какой сын? Папаш! Вы, можа, ещё и моих ребят заставите приблудыша энтого братом называть? – взорвалась так долго терпевшая Ольга – Нет! Мне энто даже ндравится! Всем, что ли, вот так можно подолом-то мести? Вы тута, что все с ума, что ли, посходили? Цельный год, почитай, она игде-то шлялась, щенка прижила на стороне от кобеля-то своего и теперь, как ни в чём ни бывало, обратно с видом барыни-боярыни будет тута хозяйничать, а все молча станут подчиняться энтому вот и не мужчине вовсе, а тряпке? Все будут помалкивать и делать благостный вид, быдто вообще ничаво и не случилось?»
«Семён! - довольно резко отозвался на все эти вопли Тихон – Уйми свою жену!»
«Унять? – откликнулся Семён – А что из того, что она сказала, не соответствует действительности? В чём ты услыхал напраслину из её уст? Меня, как и её, тоже очень удивляет твоё отношение к поведению Варвары Андревны… Мне, как и Оле, не понятно оно… Просто Ольга более эмоциональна…» «Господи! Сёмочка! – бросилась та на шею к мужу – Это первый раз, когда ты осмелился встать на мою защиту!» «До этого момента в том не было нужды… Но сейчас ты действительно помолчи, прибереги свои признания до того, когда останемся одни! Теперь твои восклицания никому здесь не интересны… Тихон, выдь-ка! – позвал он брата – Или прикажешь с занавеской разговаривать?»
И продолжил уже после того, как тот появился в комнате: « Ты, что, собираешься ей всё вот так вот простить?» «А ты, что мне предложишь, брат? Убить её или выгнать прочь с грудным ребёнком на руках? Да она уже наказала сама себя… Так наказала, что все вот эти вопли, как укус блохи… Ребёнок… С чего его-то вы ненавидите? Приблудыш… Слово-то какое подобрали… На нём-то какая вина? Нет её вовсе… но вы уже заклеймили его и будете продолжать клеймить да шпынять… Это ли не наказание для его матери? Мне горько тебе это объяснять, веришь? Вот именно тебе, потому, что я был уверен, что ты-то должен был бы меня понять… Как я могу отказаться от неё, когда я люблю её? Да, мне горько, обидно… Но я прошу её не уходить! Прошу дать мне ещё один шанс завоевать её любовь! Поверить мне… И мне плевать, слышите вы все, мне глубоко плевать, что будете думать вы обо мне, боевом офицере! Трус? Да! Я боюсь её, их обоих, потерять… Всё! Это был последний раз, когда без последствий обсуждается поведение моей жены… Надеюсь, я доходчиво объясняю? Надеюсь, что все поняли меня? Если кого-то не устраивает то, что мы собираемся здесь жить, скажите сейчас: я найду жильё для своей жены и сына! Слышите, сына, потому, что он её сын, а, значит, и мой, с её позволения, конечно!»
«Остынь! – подошёл к нему отец – Это твой дом! Не стоит пороть горячку! Но я бы не поверил тебе, если бы ты вдруг сказал мне, что не был готов к подобному разговору… И поэтому ты должен понять возмущение и недоумение брата и его жены… И помни ещё о том, что не сможешь заставить замолчать весь мир… Так что придётся тебе ещё долго держать себя в руках… Безусловно, это же относится и к твоей, натворившей бед жене… Мы все очень переживали за тебя, ждали твоего возвращения… И опять не стану скрывать, всех интересовало то, как ты поступишь с Варварой… Никто из нашей родни не сказал ей ни слова осуждения, справедливо полагая, что прежде всего это касается вас двоих… Но, признаюсь, её поступок оскорбил каждого, и особенно нас с матерью, успевших полюбить её, как собственную дочь, как и Ольгу, другую сноху… Да, они очень разные между собой, но и тем не менее именно Варвара твоя плюнула в лицо доброму к ней отношению… Бог ей судья… Но, повторю ещё раз, каждый из нас уважает твоё решение сохранить семью, пусть и не каждый понимает, как такое можно простить… Что теперь? Теперь я попрошу вас всех отложить эмоции и амбиции на потом… Время всё расставит по своим местам… Семён! Ваш дом почти готов к тому, чтобы вы смогли там жить, ну, почти…»
«А! Вот оно! Вот оно, Сёмочка! Сам теперь слышишь… - взметнулось снова недовольство в Ольге – Не нужны мы им тута… мешаимси… Конечно, кто я такая и кто Варька…» «Замолчь, сорока! – повысил голос свёкр – Не ты ли все уши прострекотала про отделение-то ваше, когда ни у кого и в мыслях того не было? И не вместо тебя ли Варька эта крутилась белкой, не жалея себя, день-деньской пока ты дурью торговала по соседкам-то?» «Да! По соседкам! Но не по соседям! Я-то ничем не запятнала постель-то супружескую! А вот ей отмывать да отмывать ещё!» «Цыть, ещё раз говорю, а то в шею вытолкаю, когда в тебе нет никакого уважения!» «Спасибо, свёкр-батюшка, поклон вам до земли! Не нужно утруждаться… Я и сама тута ни минуточки не задержуся… Ноги моей не будет рядом с потаскухой энтой… А вы можете и дальше её по головке гладить… Смотреть на всё энто и противно, и сил моих больше нету… Сёма! Мы с детьми будем ждать тебя дома!» - и, захлёбываясь слезами обиды, Ольга, хлопнув за собою дверью, ушла…
И сразу же повисла тишина… но не та, от которой дышится покоем, а та, от которой хотелось бежать… бежать без оглядки… Всем, присутствующим сейчас здесь, было плохо… А особенно скверно было той, что стала всему этому виною и причиной… Покормив ребёнка, Варя вновь завернула его и, взяв на руки, вышла в комнату…
«Ты куда это собралась?» - вскинулся вопросом Тихон, вздрогнув от охватившего его предчувствия… «Не знаю пока… но не это важно… - проговорила она, не замечая того, что по её лицу градом катятся слёзы – Я прошу вас всех… Всех… каждого из вас, простите меня, если сможете… Простите за всё… Хотя я знаю, поверьте, знаю, что мне не может быть прощения… Мне – говорила она, продолжая сдавленно рыдать – Мне очень, очень стыдно… И я не хочу быть причиной скандалов в вашем доме, в вашей семье… Не хочу разрыва отношений между родными братьями, сыновьями и родителями… не хочу навязывать вам своего ребёнка… Вот почему я ухожу… Тихон! Ты самый лучший из мужчин! Я искренне говорю это… поверь, пожалуйста! Я благодарна теперь своему отцу за тот его выбор для меня! Но ты достоин лучшей жены, нежели была я… Мне стыдно, что я, оказывается, такая непроходимая дура… Я достойна кары Небесной за то, что сделала с твоей судьбой… Да я и легко бы рассталась с жизнью, не побоялась бы греха и наложила на себя руки, но не могу я всех освободить таким образом… Сын! Он не виноват ни в чём и ни перед кем! Он имеет право жить, раз уж его родили! А я, как мать, обязана помочь ему в этом… Что сделано, то сделано… И неважно, что я уже сто раз пожалела и прокляла тот день, когда встретила его отца на заснеженной тропинке, не предавая этими словами его память… Тебя не было… А он так любил и уже давно… я тогда совсем маленькой была, когда он впервые признался… Любая из женщин позавидовала бы мне, как он любил, как он обращался со мной… А я... а я сравнивала... и эти эти сравнения были не в его пользу... Ты, конечно, не поверишь в то, что опомнилась я уже на третий, наверное, день и хотела вернуться… но испугалась и махнула на всё рукой… а уж потом и вовсе не до того было… Дура… как это не прискорбно признавать, но я дура и самая обыкновенная баба… Ты, как никто другой, понимаешь, чего мне сейчас стоит вот стоять тут передо всеми и исповедоваться…» «Варь! Положи ребёнка, пожалуйста, и пойдём с тобой поговорим… нужно было мне это сделать ночью, но… И если после разговора ты вновь захочешь уйти, я не буду тебя удерживать!»
«Варя! – внезапно остановил их Семён – Не заботься о том, что из-за тебя мы с Тихоном перестанем быть братьями… Этого не произойдёт никогда и не потому, что так ничтожна твоя роль в нашей жизни, а потому, что мы выше всех этих недоумений и всё сможем разрулить просто в разговоре «по душам»! Мы – дети своих родителей! И ещё... не держи зла на Олю... она взбалмошная, но не злопамятная... у неё, что на уме, то и на языке... И потом, разве не лучше, когда честно и прямо в глаза?»
О чём был их разговор… Можно только предполагать без какой-либо гарантии на достоверность… Но так ли важно содержание, так ли важны слова? Не важнее ли то, что они вернулись домой под вечер вдвоём? Что говорил ей Тихон, какие аргументы приводились в пользу того, чтобы не разрушать то, что удалось наладить им до того чёрного дня, когда он вынужден был покинуть её, уйдя на войну? Вряд ли легко поддалась она на его уговоры и слова… наверное, более убедительными оказались губы его, руки, глаза, слёзы… Но, что главнее всего, так это то, что даже отказываясь, отрицая, не соглашаясь Варвара делала это не из-за отсутствия каких-либо чувств к нему, Тихону, а как раз наоборот: из-за желания оградить в дальнейшем от нападок односельчан, не понимающих и не принимающих его всепрощение…
Варвара прекрасно понимала, что ждёт Тихона, не имея ни малейшей обиды к кому бы то ни было… Своим демонстративным презрением к общепринятой морали, поведению замужней женщины, жены она противопоставила себя всему населению Лучиков, не задумываясь даже о последствиях… Честно говоря, их мнение было бы ей безразлично вовсе, если бы это касалось только её одну… Но теперь вот по её вине это затрагивало не только её сына, но и Тихона, что было неприятнее всего… Что чувствовала она к мужу? Но, ведь наверное, не только же благодарность! Конечно и безусловно, нет! На одной только благодарности строить какие-то отношения весьма сомнительное, не рациональное занятие… А, несмотря ни на что, в отсутствии здравого смысла обвинить бы Варвару всё-таки нельзя… Да, она однажды пошла на поводу у своих эмоций, чувственности, проявив совсем не свойственную ей слабость, которая привела к тому, что чуть было не разрушило в ней понимание и окружающего её мира и саму себя… Но грех, как таковой, это вовсе не она, не про неё и не о ней! И Тихон, низкий поклон памяти его от потомков, видел это, чувствовал, верил в чистоту души её и помыслов, в счастливое будущее прежде всего для неё, и для себя, но только при условии того, что они будут вместе! Ему не нужна была жизнь без неё и потому он постарался сделать всё, чтобы удержать, не отпустить, не потерять…
И он выиграл эту битву с её характером. Варя согласилась остаться, удивляясь тому, что ей это было приятно подчиняться ему… Подчинение – такое новое для неё ощущение, такое неизведанное, неожиданное на вкус... даже не чувство… больше… растерянность… Варваре ещё не представлялась жизнью такая возможность (скорее, она не замечала её), когда так приятно, так естественно быть слабой… Она всегда считала, была убеждена в том, что слабость - это плохо! Это не про неё! И вдруг… Вдруг оказалось, что почувствовать себя слабой в руках любящего тебя человека, это даже приятннее приятного, чёрт возьми! И что уж точно, не проявление несостоятельности какой-то, когда поверив и доверившись, позволишь любимому принимать решения и за тебя тоже!
И она сдалась, не осознавая того, что тем самым подтвердила ещё раз твёрдое убеждение Тихона в том, что к Николаю в её сердце никогда и не было никакой любви… так… минутная слабость, обернувшаяся невыносимой болью и горечью…
«Всё будет хорошо! – твердил Тихон словно молитву – Всё будет хорошо!» И никто бы не свернул его теперь с обозначившегося пути в дальнейшую жизнь.