Можно выдохнуть.
Тушим свечи
Делаем глоток свежего морозного воздуха
И начинаем жить заново; подобно природе, что уже начинает готовиться к самому прекраснейшему Рассвету, который можно застать всего лишь раз в году.
А ведь люди спокойно могут позволить себе даже не суметь отличить Его от сотен повседневных восходов. Это грустно, очень грустно... но ничуть не удивительно, бесспорно.
Этот рассвет озарит ярко-алым слепящим сиянием всё, до чего сможет дотянуться, невзирая на стены, преграды и норы. Всего на миг, но его всегда было достаточно - он способен разбудить всё, чего коснулся. Это день, когда "неожиданно" кончается спячка, день, что позволяет вековым деревьям вновь ожить, подготовить бутоны и вновь величаво застыть, загадочно покачивая суховатыми ветками.
Время пускать новые побеги и распускать бутоны, незаметно превращая их в настолько великолепнейшие цветы, что сам Воздух раньше времени начнет держать всё больше и больше тепла на улицах города - в надежде, что если они уже будут готовы, то не станут медлить, чувствуя, что Природа готова к их пробуждению.
Скоро они начнут благоухать, наполняя ароматом каждый уголок Города, который будет любить притворяться легким ветерком и лично прогуливаться с ним по своим безлюдным набережным, смело, спускаясь к воде, что так величественно двигалась куда-то на Запад.
Её Темно-Синий внутренний Мир, глубокий, загадочный и многогранный внутренний мир теперь навеки заключен судьбой в потёртую каменную клетку.
Клетку, маршруту которой она смиренно следует, давно уже став слишком грузной, неповоротливой и равнодушной, не желающей даже думать о бунте. Она не имела ни малейшего желания вспоминать былую молодость, образы страшных ошибок которой до сих пор способны были пустить холодную рябь по её волнам и сбить с размеренного отработанного шага.
Над ней же, повелевая подлунным миром, день ото дня царствует ледяной Ветер, древнейший мудрец, слишком давно успевший до тошноты утомиться как от первого своего качества, так и от второго.
'Ветер'
Зная Город еще со времен самых первых портовых шлюх, что ведь тогда не блистал и не мог
Ни набережными, ни оформлением каналов, ни Дворцовой.
Но в те времена и сам Ветер вовсе не был так откровенно стар, как и так запредельно груб. Когда-то он просто обожал носиться сломя голову по только-только проявлявшимся линиям, что скоро должны были превратиться в большие дороги, улицы и проспекты, которые и будут эдакими венами и артериями будущего Великого Города.
Он полностью отдавался пьянящему чувству свободы, с наслаждением набирая скорость и довольно легко представляя себе в красках, как с быстротечным бегом времен года их будет проводиться всё больше, как кровеносная система Города начнет развиваться всё стремительнее, как всего за несколько рассветов до Пробуждения все ее сосуды начнет нежно прищипывать от незнакомых прежде ощущений.
Ветер помнил, как в один из дней, совершенно неожиданно для тогда столь юного и местами совсем еще сырого Города в его тогда еще молодые и крепкие вены, в его еще холодные артерии понемногу начала вливаться настоящая Жизнь.
Ах, как это заставило Его Сердце нежно сжаться, трепетно собирая тот Свет, что очень скоро станет вечным хранителем любви Города к Жизни, которую он так нежно и заботливо принял!
Когда же, наконец, заполнившись до краёв, оно вдруг неистово зашлось в мелких судорогах, нарастающих подобно волнам, неожиданно начиная источать приторные ароматы всеми своими порами, заполнив за секунды им каждый двор, заходясь в сладкой истоме, достигая пика Любви и Жизни, Он...
стал готов.
Тук.
Тук.
Сердце Города забилось, и ты прекрасно слышишь этот пульс.
Дальше же, заполняясь, Он будет все смелее и смелее разгонять свои потоки по новым и новым сосудам. Под его ровный, хоть и чуть учащенный от волнения пульс Ветер бы несся по уже давно отстроенным проспектам, уже никогда не остающимся в страшной липкой тишине, дерзко разгонялся, оглашая своим свистом череду из сотен и сотен самых великолепнейших зданий, что довелось увидеть Миру.
Растущему на глазах Городу будет нелегко одному.
А ведь уже тогда, хоть и тихий, но уже уверенный в своей непревзойденности властно манящий Голос Города не оставил когда-то Беспечному Ветерку выбора, заставив его захотеть остаться с ним и взять на себя заботу оберегать Его, растить и расти вместе с Ним.
Но Вольную Птицу к клетке не приучить, если она сама не выберет её для себя и не назовет Домом. А тогда уже и прутья - никакие не прутья вовсе, а лишь необходимая вентиляция,
И замок на двери тюрьмы- не ограничение свободы, а заботливая защита от опасностей внешнего мира.
И тогда Ей уже все равно, что от более красивого описания суть вещей остается неизменной.
И если выбор сделан – он окончателен.
И вот в тот самый день хитрый Город Его навеки оковами приковал
Завывая поодаль, Он, слыша песни Свободы, всё же немного скучал
Но теперь он был связан, хоть вроде и с Ним наравне
Ветер, с радостным хохотом, вдруг обогнал по дуге:
"Мои дети и внуки и самые дальние предки рождены будут только в тебе, и я внушу им, что покинуть Вас, мой гулкий, мой верный Город
Самое страшное, что может с ними в жизни произойти.
Я уже запустил с десяток дыхания веяний,
И мы патрулируем Вас беспрестанно отныне, мессир.
Пока на этой земле останется хоть частичка Великого Города, Ветер всегда будет другом Вашим и братом, и в любой голове человеческой "продуваемый всеми ветрами" и "Санкт-Петербург" впредь навек сплетены неразлучно.
…мой грустный Город, полный тоски, ты обречен на неё лишь по праву своего рождения теми, кто создал тебя.
Но не лей же ты горькие слезы, мой маленький, милый, родной Городок...
Дождь так и будет заливать тебя, сосед сверху, вечно и безрезультатно пытаясь пробить косыми атаками брешь в твоем камне, упрямо продолжая лить, никогда не оставляя попыток разбить тебя, раскрошить в пыль твои руины, даже доводя самого себя до полусмерти.
Он одержим.
Он одержим жгучим желанием пробраться к своему детищу, к любимому отпрыску, на месте которого теперь возвышаешься Ты.
Дождь льет свои слезы от горечи, от страха и боли потери, а ты гулко рыдаешь от грусти, себя втихаря потихоньку зачем-то пытаясь винить.
Тебе не станет от этого легче, мой Обитель Покоя.
Город Нескончаемого Дождя, а ведь вас с ним и правда считают друзьями...
С Дождем, каждая слеза которого, будь она стекающей по фасаду здания или растворившейся в луже, не успевшей, счастливая, болью - на брызги - в асфальт, заставляет твое Сердце испытывать страшные муки. А Ливень всё атакует, так безжалостно добавляя в твой неотделимый букет нескончаемой боли и стыда, вечного серого траура по ребенку, что отдал свою жизнь
ради твоей, чувство вины. Не позволяй ему этого, о долгожданный страною Город Возможностей!
И не забывайте, что и Печальный Приют Обреченных Мостов оказался тогда так предательски стравленным с Ливнем, и так безразлично оставленным с ним же Наедине.
Будучи очень хрупок, раним и невинен.
Будучи также юн.
А невозмутимая иссиня - черная толща Невы уже готовится замедлить свой и без того гусеничный ход, желая отдать дань бледному зареву близкого рассвета.
В глянцевой, практически стоячей воде бедняжки - Невы отражалось безоблачное небо, нежно розоватое и попросту бесподобное в преддверии восхода. Неожиданно в такой тихой и успокаивающей толще вспыхнуло что-то слишком яркое, вспышка, ослепившая всех вокруг жгучим огнем ярко алых переливов. Но где она?
Она всегда появляется лишь на миг.
А Нева, конечно же, лениво вернулась к своему вечному циклу этого неторопливого и бесцельного путешествия, продолжая нести свое хоть и заключенное в каменный рукав, но неизменно величественное русло с тем величавым достоинством, что попросту не может каждый раз не восхищать.
Иногда развлекалась, Она неторопливо поигрывала шелком своей поверхности, в глянцевой глади которой столь завораживающе дробились на мельчайшие осколки блики от сотен еще не погасших фонарей, рвано беснующихся на его необъятной молчаливой глади.
Река лениво шевелила набросками волн мимо медленно меркнувших в преддверии дня освещенных бульваров, самоотверженно поглощая и бережно кутая лишние звуки в складках своих неспешных.
Такие спокойные волны... её невозможно вывести из себя, Боже..
Она поглощала шумы этих никогда не спящих, бесполезных и вонючих драндулетов, спасая от них нежный слух Города, особенно в такое то время.
А сам же Город в тот самый миг с теплым ветром занес шепот самых уютных своих подворотен.
Он заботливо кутал и очень хранил аромат самых первых зацветших пока и единственных - наших - цветов,
Так трепетно нежно, словно боясь, что может исчезнуть, медленно сплетался с ним в каком-то замысловатом и неповторимом танце, столь прекрасным в своей интимности.
Редкие одинокие ночные прохожие, оставляя липкие следы чуть подгнившей романтики на потертом камне, подскакивали, разом роняя всю свою "неприступную загадочность" и "отстраненность", озирались широко распахнутыми глазами, в миг потерявшими любые признаки сонливости и остервенело пытались найти источник этого незнакомого, словно защекотавшего вдруг оживившуюся душу аромата, что заботливо донес до них еле заметный ветерок, ласкающий кудри.
А мы с тобой танцуем.