Слегка кивнула Саломее,
её голУбковым ногам,
ещё порхающим на сцене,
и позолоченным векАм,
так оттеняющим медовость
иным мирам открытых глаз,
пока жива она, но мёртвы
глаза луны, слепящей нас.
Недолго плыть самообману
в олУненном туманном сне,
всем саломейно быть желанной,
но не Ему. Он на огне
его обуявшего гнева
сжигаем искрой нелюбви,
и без вины виновна дева,
сочится кровью боль любви.
Его убила. Получила
желанный горький поцелуй,
недолго лунность теребила
любви израненной запой.
Она погибла. Я успела
кивнуть, когда набросили щиты,
не защищая, давя тело -
сосуд пусть странной, но любви.
Убив его, себя убила,
и голубицы её ног
чернОты сцены не белили -
белился только мой кивок.
Как одинока Саломея!
Отринута, умерщвлена,
и оправдать её не смеют,
посмела я - несмелая.
Ей я кивнула напоследок
меня об этом ты просил,
я так надеялась, что слепок
её во мне ты мне простил.