Аты-баты, шли солдаты.
А куда? В Афганистан
Январь, 1987 год.
Грузия, Цулукидзе. Военный городок
В январе внезапно на Грузию обрушился сильный снегопад. Большие белые хлопья валятся с неба и ложатся на крыши домов, кусты чая, тую и на развесистые ветви чинары, что растет под моим окном. Набежало полградуса мороза. И на два дня в Грузии установилась русская зима. Под пальмами выросли снеговики с морковками и ветками. Гарнизонная детвора радуется зимнему раздолью и с крикливым ликованием катается на невесть откуда взявшихся санках с горы возле котельной. А в квартирах холодно и сыро. Они плохо отапливаются и совсем непригодны для суровой погоды. Вот в эти зимние дни нам и объявили, кто едет в Афганистан. Говоря военным языком, должна произойти смена экипажей. То есть: «заменщики» уходят в длительную командировку. Некоторые едут впервые. Несколько человек отбывают во второй раз, и среди них мой муж. Шесть человек – в третий раз. Есть и счастливчики, которые миновали этот список. Их выручил закон, гласивший о том, что если в семье военнослужащего трое детей, то в Афганистан не посылать. И семьи, которые имели по двое детей, обзавелись третьим ребенком. Некоторые офицеры и прапорщики идут добровольно. Видимо, на этот счет у каждого имеются свои причины. Но всех объединяет одно обстоятельство, которое вселяет уверенность – это то, что командиром эскадрильи остается Виктор Климкин. Служить с ним привычно и, главное, надежно. Комэску любят все.
А жены остаются ждать. Те, которые без работы, собираются ехать домой к родителям. Работающие женщины остаются жить в городке, боясь её потерять. В народе их называют афганки. Афганки являются объектом пристального внимания. Жизнь зачастую становится темой для жестких пересудов. По-разному складываются у них месяцы, а то и годы ожиданий. Но не стоит объединять женские характеры и судьбы. Не надо сваливать человеческие души в общую кучу. Оставим их для Господнего суда. Ибо никто не вправе судить.
Долгие проводы – лишние слезы
Апрель, 1987 год. Грузия, Цулукидзе.
Военный городок. Дома
– Так, проверяем еще раз. Читаю точно по списку. Первую собираем меня.
Начали: учебники, конспекты, ручки, маленький будильник. Во что я буду одета на экзаменах: белая кофточка, синяя бостоновая юбка, серые туфли.
– Далее: плащ…
– Ты шляпу возьмешь?
– Нет. Ее везти неудобно. Клади вместе с плащом черный берет. Боже мой, как много вещей!
– Попробуй подними сумку.
– Не годится. Тяжело. Раскладываем на две. Там на лоджии есть еще одна… коричневая.
– Ты курсовую сшил?
– Нет.
– Где у нас шило? Возьми на лоджии крышку от посылки, подложи ее.
– Сейчас тесемку дам. Три дырки коли и не очень туго завязывай, может, еще что-то переписывать придется. Делай так, чтоб я могла развязать.
– Проверяем твой список: комбез, тапочки, ползуны, штурманка, бритва…
– Я в штурманке поеду.
– Тогда я вычеркиваю ее.
– Что забыли? Где пакет с лекарствами?
– На пианино.
– Почему так мало? Левомицетина нужно сто таблеток! Не меньше. Интестопан – один! Ты что? Завтра же докупить! И не забудь марганцовку. Нашатырь, вату и бинты. Какая несерьезность…
– Лучше выбросишь за ненадобностью все эти лекарства, чем их будет не хватать.
– Мой поезд сегодня в 17.00 часов. В Ростове я буду завтра в 9.30. А тебе еще целый день на сборы.
– Да, не покупай мне билет в купированный вагон. Неизвестно, кто будут попутчики. Я в прошлый раз всю ночь просидела в коридоре и пряталась у проводницы. Грузины чачу пили. А я не знала, куда бежать. Лучше плацкарт и обязательно вторую полку. Мне так спокойней.
– А нас предупредили, что вылетаем из Копитнари утром в 9.00.
– Да, не забудь перекрыть газ, воду и отключить счетчик. Ключи оставь Наташе Дерновой. Она присмотрит за квартирой. Я договорилась с ней. Первое письмо напиши домой, сообщи номер почты. Я тоже напишу домой. Сообщу свой адрес.
– Все?
– Ну, тогда присели на дорожку… Ой, как не хочу…
– Вовка, а вам не сказали, куда отправят: в Кабул или в Кундуз? Лишь бы не в Кандагар. Там, говорят, такое пекло, особенно в Лашкаргахе.
– Спокойно. Советская техника и вооружение – самые лучшие в мире.
– Лучше бы оно дома лежало без применения. И вы дома сидели.
– Кто-то же должен защищать завоевания апрельской революции в дружественном нам Афганистане. Борька Кармалюк помощи ждет.
– Какой еще Борька Кармалюк?
– Бабрак Кармаль! Ты что, забыла?
– Ты все шутишь! А мне надоело… Да сколько можно защищать их завоевания? Всю жизнь? Что это за завоевания такие, что их столько лет приходится защищать?
– Все будет нормально.
– Господи, помоги. За что? Ой!
На станции Самтредиа, куда должен прийти поезд, много людей, шумно и крайне оживленно. Оказывается, что отсюда отправляется группа призывников. Слышатся Иавна, Урмули, Симрера. Громко звучат тосты, и плачут матери. Проводы по-грузински.
Поезд Тбилиси – Москва пришел вовремя. Но его отправление длилось больше часа. Как только поезд трогался с места, неожиданно кто-нибудь из призывников срывал стоп-кран. Состав с шумом останавливался, парни снова выбегали на перрон, начинали обниматься и прощаться. Еще раз разливалось вино, звучали тосты и в который раз начинали голосить матери. Наконец-то поезд тронулся и не остановился. Он набрал скорость, и в вагоне похолодало. Я сидела одетая в пальто, с перевязанной мужским черным шарфом головой и поднятым до самых глаз воротом свитера. Это для конспирации. По вагону свободно ходили пьяные парни, их никто не сдерживал. В тамбуре произошла драка. Я благодарила судьбу, что моей соседкой оказалась пожилая грузинка по имени Лили, которая ехала к сыну-студенту в Харьков. В туалет мы ходили вместе. Я молчала, разговаривала только она. Парни несколько раз подходили к Лили и что-то спрашивали у нее. Она громко отвечала, и безнадежно махала рукой и начинала безудержно причитать. А я в свою очередь закрывала лицо руками и наклоняла вниз голову. Я спросила у Лили, что они хотят?
– Тебя к столу приглашают.
– Да? И что вы им отвечаете?
– Мой племянница… Похороны едем… Беда у нас… Дядя умер… Вай, мэ, дэда… Какое горе!...
Я благодарила Лили. Хорошо, когда есть заступники. Это она завязала мне на голове шарф и закрыла лицо воротом.
– Я дочку в черный платок завязываю и в черное длинное платье одеваю, если куда-то едем. Пусть думают, что траур. Она у меня тоже нежная, красывая. Такая же ципа, как ты.
Плохо, что грузинки чадру не носят. Как бы она пригодилась в такой момент.
Парни утихли только к рассвету. И нам ненадолго удалось задремать.
Буква закона
Май, 1987 год.
Грузия, Цулукидзе. Военный городок
Через десять дней мне пришлось снова ехать в Грузию. В деканате предупредили, что если в течение недели не будет предъявлена справка с места работы и непременно из образовательного учреждения, то я к государственным экзаменам не допускаюсь. Мною привезенная с места работы справка не подходила. Инструктор по культурно-массовой работе с детьми – это не та специальность. Объяснения и оправдания не принимались. Не положено. Буква закона не велит. Представь другую справку, где ты педагог.
И вот я снова еду в Грузию за справкой. Вот такой незапланированный вояж. В части безоговорочно и с сочувствием выписали другую, такую, как надо! Возвращаюсь в Ростов. Ехать пришлось в купе проводницы. Я сдала ей билет и подарила пять рублей. В своем купе находиться отказалась. Даже заходить не стала. Увидела троих расплывшихся в улыбке грузин, на столе распечатанную бутылку коньяка, под столом еще две пустые. Все стало ясно. Шутки в сторону. Спасибо проводнице, выручила. Выходя из купе, она закрывала меня на ключ. Все обошлось.
А дома меня уже ожидало письмо от мужа. Веселое и доброе. Оно пришло из Кандагара. Все последующие письма тоже содержали больше вопросов, чем рассказов. Муж не писал правду, предпочитал скрывать суровую военную действительность. Щадил, как мог.
Я вернулась
Июль, 1987 год. Грузия, Цулукидзе.
Воинская часть
Счастливой, конечно, можно быть. Но, как мне кажется, только при одном условии: если ты живешь на берегу теплого моря в небольшом домике с верандой и садом. А к воде ведет лестница, которая доходит почти до самого края, а там, близко-близко к твоим ногам, набегает ласковая волна. Да, и непременно должна быть лодка. А лучше яхта, потому что, только уходя в море, ты ощущаешь прелесть берега, твердость земли и новую тоску по морю. Вот полная гармония. Где-то в другом месте тоже, может, неплохо, но уже не так, гармония разрушится.
Я люблю смотреть на Черное море в любую погоду. Но больше все-таки на спокойное, когда вода прозрачная и сквозь толщу видно дно с камешками. Замечаю все оттенки морского цвета. Уходя вдаль, краски меняются. Возле берега бледно-бирюзовый, дальше изумрудно-зеленый и на горизонте – глубокая синь, которая сливается с небом. А границу неба и воды уже не разглядеть.
Поезд идет по берегу. Мы с сыном находимся в купе СВ вдвоем. Он еще спит. А я смотрю в окно. Проехали Сухуми, поезд скоро повернет, и море исчезнет. Будут чайные плантации, кукуруза и сады. Надо успеть насмотреться. И сыну показать, хотя жалко будить… Ладно, позже, где-нибудь в районе Нового Афона. Пусть пока отдыхает.
Немного волнуюсь о том, как сложится дорога. Хотелось бы, чтобы поезд прибыл на первый путь. А то придется идти через мост, тащить коляску, ребенка и сумку или бежать через рельсы, тоже неудобно.
Напрасно волновалась. Все, как по заказу. Поезд прибыл на первый путь. Сразу подошел рейсовый автобус. Есть свободные места. Автобус резво домчал нас до теперь уже ставшего родным города Цулукидзе.
В легкой летней коляске дремлет сын, тяжелую сумку с вещами я пристроила на сетке, что располагается внизу. Мы не спеша двигаемся в сторону военного городка по широкой грузинской улице имени Александра Цулукидзе. Два часа дня. Зной и пьянящий кавказский воздух. Мимо нас проезжают машины. С тонкой хворостиной бредет старуха грузинка. Она гонит корову домой и что-то сердито выкрикивает на своем гортанном языке. Вот наконец-то и ворота со звездами. Беспрепятственно проходим пост и входим в городок. Все так же, ничего не изменилось. Обшарпанные блочные дома. На балконах сохнет белье – летные комбинезоны и детские ползунки рядом. Во дворах гуляют дети и женщины. Завидев меня, все здороваются. Из крайнего дома разливается вкусный запах блинов. «Надо начинать с магазина», – решаю я. Здесь меня никто не ждет. Холодильник пуст, ребенок голоден. И я напрямую двигаюсь в продуктовый отдел военторга. Там в дверях неожиданно встречаю Лену Булатову. Она живо подхватывает коляску и помогает мне перенести ее через ступени. Мы здороваемся, обнимаемся. Ой, как Лена изменилась. Лицо осунулось и выражает бесконечную печаль. В глазах застыли растерянность и страх.
– Лена, что у тебя случилось? – спрашиваю я.
– А ты не знаешь?
– Нет, – чистосердечно сознаюсь я.
– Твой муж не сообщил тебе?
– Нет.
– Толя погиб.
Она рассказала историю его гибели, не заплакав, сдержавшись. Я слушала растерянно. Гибель Толи оказалась полной неожиданностью. Новость ошеломила меня.
– Лена, он был сбит?
– Да. Это произошло еще в мае.
Мы молча смотрели друг на друга. И как будто остановилось время. Я почувствовала себя потерявшейся, заблудившейся и потому виноватой.
– Лар, а хочешь я тебе пирогов напеку? – неожиданно спрашивает Лена.
– Конечно, Лена, приходи ко мне. Пойдем прямо сейчас! – отвечаю я.
Вечером мы сидели у меня на кухне. Те же, что были на дне рождения. Поминали Толю. Лена сообщила, что в Саратове ей уже выделили квартиру в новом доме и скоро она уедет туда. Ждет только расчетные деньги и еще кое-какие документы.
– Что мне делать? – повторяла и повторяла она. А все молчали. Молчали глубоко, подбирали нужные слова. Но слов не находили. Олег и Саша выходили курить на лоджию, и я услышала мужской разговор, из которого многое поняла.
…Обстановка в Афганистане напряженная. Американцы начали поставлять духам «стингеры», обучать их. И те успешно применяют новое оружие и сбивают наши борта. Погиб еще один экипаж из Цхинвали. Аварии будут продолжаться. Со слов ведомого, а им оказался Генка Никитин, в районе гидроотсека Толиного борта появился легкий дымок. Стреляли со стороны гор. Похоже на то, что из ДШК. Вертолет наклонился сначала в одну сторону, затем в другую. Это говорило о том, что он стал неуправляем. Перевернулся винтом вниз, упал и сгорел. Спасать было некого. Высота полета была небольшая, они только набирали высоту, везли продукты на точку. Тридцатого апреля Толя пересек границу, а первого мая погиб.
Мы смотрели фотографии. На одной из них был заснят танцующий Толя, улыбающийся, с широко разведенными руками.
– Лариса, подари мне эту фотографию, – попросила Лена.
– Конечно, возьми, – ответила я. – Сбереги ее для сына.
Первый день в родном гарнизоне прошел за поминальным столом.
Как быстро я переместилась, точнее сказать, перенеслась в другую жизнь, где все время натянуты нервы, где так много страха и переживаний.
Продолжение здесь:
http://www.stihi.ru/2015/02/14/5265